Тим Лотт - Блю из Уайт-сити

Пока Вероника рассказывает, Тони возится со своим органайзером, потом говорит:

— Ясно.

Когда она отходит достаточно далеко, он с ухмылкой шепчет мне на ухо:

— Любопытно на это посмотреть. Кристофер Кристалломагический, сукин сын из Калифорнии.

Это подтверждает мои подозрения насчет того, что Тони еще не созрел для Духовного Пробуждения.

Мы пришли в Таун-Холл. Лекция проходит в небольшом зале рядом с парковочными службами. Стены, выложенные красным кирпичом, не очень способствуют одухотворенности. Тони отлучается в туалет, я подозреваю, не для того, чтобы отлить. Он уже близок к среднетяжелой стадии опьянения.

В зале расставлено около семидесяти серых стульев. А перед ними — небольшая сцена. Едва заметные следы легкой белой дымки и негромкое, монотонное звучание медитативной музыки. Занято примерно половина мест. Публика самая обыкновенная. Разве что женщин больше, чем мужчин, и они помоложе: мужчинам, похоже, всем за сорок.

Тони, вернувшийся из туалета и пыхтящий, как проголодавшийся дракон, и я — определенно самые молодые здесь мужчины, при этом наберется пяток женщин моложе нас. Одинокий постер на стене возвещает: «Кристофер Кроули: Власть Символа и Зов Мифа». А под ним краткая биография. Оказывается, последние двадцать лет Кроули провел на западном побережье Штатов, но вырос в Бирмингеме.

В этот момент на сцене открывается боковая дверь. Выходит человек в отвратительном костюме. Дешевый светло-коричневый хлопок, широкие блестящие лацканы, хранящие следы поглощенного завтрака.

Но самой потрясающей деталью костюма является двойной ряд штрипок, параллельно пришитых к поясу брюк. И через каждый ряд продет дешевый широкий ремень. На ногах серые ботинки, цветом и формой напоминающие кефаль.

— Это он?

В зале раздаются жидкие аплодисменты.

Человек в дрянном костюме подкручивает микрофон и начинает говорить мягким, несколько женоподобным голосом. Он представляется Джоном Джереми Воном из Всемирного университета спиритизма. Поблагодарив публику за проявленное терпение, выражает признательность Комитету по организации досуга, проводит тыльной стороной ладони по лацканам пиджака, оставляя на них еще больше грязи. А затем, между прочим, делает знак рукой в сторону бокового выхода на сцену и с важностью провозглашает в барахлящий микрофон:

— А теперь поприветствуем нашего гостя из Оранж-Каунти, Калифорния. Перед вами Кристофер Кроули.

Из-за кулис появляется высокий, гладко выбритый блондин. Как и на фотографии, выглядит он потрясающе, будто с обложки рекламного журнала — молодой, подвижный, хотя очевидно, ему за сорок. Одежда безукоризненно выглажена. На джинсах почему-то стрелка впереди. Располагающая, легкая, непринужденная улыбка. Странным кажется только то, что на ногах нет ни носков, ни ботинок. Спортивная рубашка с коротким рукавом, ровный загар.

Следы бирмингемского акцента еще различимы, но почти погружены в рокот американской картавости. Голос достаточно звучный, чтобы обойтись без микрофона, поэтому Кроули его выключает.

— Спасибо, Джон Джереми. Добро пожаловать в Таун-Холл, и благодарю всех присутствующих за то, что вы решили провести этот вечер здесь. Надеюсь, не разочарую вас. Думаю, пять баксов за билет я смогу отработать.

Кто-то смеется. Кроули обводит широким жестом зал.

— Сегодня я хочу поговорить о мифах и символах, о их влиянии на нашу жизнь. Но вам потребуется немного терпения. Я собираюсь провести маленький эксперимент, в котором вы будете моими подопытными кроликами.

Он улыбается широкой улыбкой хозяина, припасшего рояль в кустах.

— У кого-нибудь есть пятифунтовая купюра?

В зале поднимается довольно много рук, в том числе и рука Вероники. Я нащупываю кошелек и, обнаружив угол пятифунтовки, выглядывающий из потрепанной кожи, вскидываю руку. Тони следует моему примеру и говорит мне вполголоса:

— Обожаю фокусы.

Произносит он это невнятно, но разобрать можно. Уже около тридцати человек подняли руки, все улыбаются, а Кроули ходит между рядами, собирает пятифунтовки из протянутых рук, складывая их в металлическую коробку размером с небольшую урну для бумаги. Подойдя к нам, он наклоняется прямо надо мной. От него пахнет океаном. Приятный запах.

Минут через пять у него уже пригоршня банкнот, думаю, фунтов сто пятьдесят. Он возвращается на сцену и садится на стул, коробку с деньгами ставит перед собой. Потом неторопливо достает спичечный коробок, вынимает одну спичку, зажигает ее и бросает в железную коробку. Деньги мгновенно загораются. Из коробки вздымаются языки пламени и валит дым. Несколько человек вскрикивают от изумления, но постепенно аудитория начинает аплодировать дерзости его выходки.

— Итак, что вы сейчас наблюдали? — спрашивает Кроули тихо, но внятно. При этом он как будто замер на стуле.

— Грабеж среди бела дня, — достаточно громко говорит Тони, сидящий слева от меня.

Кроули продолжает. Залив дымящуюся коробку водой, он прижимает ладони к груди и вновь обращается к аудитории.

— Только что вы наблюдали процесс уничтожения символа. А эмоции, которые вы испытали — неважно, что это было, смех или ярость, — свидетельствуют о силе воздействия символа на нашу жизнь. Все, буквально все в нашей жизни — символ. Каждая вещь — всего лишь система значений, которые мы сами задаем и ценность которых сами же потом определяем. Значения — и есть ценности.

Я чувствую, как Тони ерзает на соседнем стуле, он явно раздражен. Слышу, как он угрожающе бормочет:

— Дерьмо, а не фокус!

Для Тони деньги — святое. Подозреваю, что именно к этому и ведет Кроули.

Он неплохо придумал с поджиганием денег, но его самодовольство меня раздражает. И потом я не большой поклонник Джона Денвера [29] Джон Денвер (1943–1997) — американский кантри-певец и композитор (наст. имя Джон Дойчендорф-младший). , ковбойских образов и прочей сопутствующей ярмарочной мишуры, особенно учитывая, что во всем этом не меньше двадцати процентов от голливудских штучек Джеспера Кэрротта, актера, который мне никогда не нравился.

— Что такое деньги? Это бумага, которую принято считать эквивалентом ценности. Это сгусток энергии. Это самая святая ценность нашего общества. Однако их ценность — не более, чем нами же принятая условность. И все в мире имеет лишь то значение, которое мы ему приписываем. Но мы склонны расширять его, раскрашивать, отделять от первоначального смысла, затем снова возвращать.

И в таком духе минут на пятнадцать. На самом деле это интересно, несмотря на режущую глаз заутюженную складку на джинсах. Смысл его речи сводился к тому, что, по сути, мы ни черта не знаем и создаем что-то из ничего, чтобы заполнить пустоту. По большей части наши творения бессмысленны, но именно поэтому мы так страстно в них верим. Ведь если признать их бессмысленность, можно свихнуться.