Андрей Шляхов - Байки из роддома

Вдвоем женщины отвезли каталку с телом в кабинет, на двери которого висела табличка «Материальная». Дальше все как обычно — на запястье обмытого тела крепится бирка из подкладной клеенки, на которой пишутся фамилия, имя, отчество, возраст умершей и дата ее смерти. Маркированный труп с полагающейся сопроводительной документацией направляется на патологоанатомическое вскрытие.

Смерть в родильном доме, к счастью, явление довольно редкое, поэтому патологоанатомические отделения при роддомах не предусмотрены. Трупы направляют на вскрытие в медицинское учреждение, к патологоанатомическому отделению которого «прикреплен» роддом.

Через стенку от «материальной», в манипуляционном кабинете два ординатора первого года предавались пороку — втихаря курили в открытое окно. Конспирация поддерживалась на должном уровне — курильщики стояли так, чтобы их нельзя было увидеть из других окон.

— К отцу недавно прицепился кто-то из прооперированных, юрист по образованию, — рассказывал один. — «Неправильно получается, — говорит, — вот вы, доктор, мне желчный пузырь удалили, а никакой гарантии на вашу работу не существует».

— Продвинутый, — оценил второй, безуспешно пытаясь выпустить дым кольцами. — А отец чего?

— «А вам в роддоме гарантийный талон выдавали? — спросил. — С датой и круглой печатью? Нет? Тогда какие ко мне могут быть вопросы?»

— Здорово отбрил!

— Наповал.

Ординаторы заржали так громко, что на шум прибежала одна из акушерок…

Данилов недолго хандрил. Дежурство оказалось хлопотным — кое-какие проблемы с пациентками в реанимации, обезболивание родов, две срочные консультации в отделениях, последняя из которых вылилась в экстренное кесарево сечение.

— Похоже на эпилепсию, — поморщилась Мжаванадзе, дежурный врач из отделения патологии беременности.

— Согласен, — кивнул Данилов, глядя, как по простыне расползается желто-коричневое пятно.

— Сначала у нее лицо задергалось, потом одна рука, потом другая рука…

Соседка по палате явно была напугана произошедшим. И то сказать — сидели две беременные женщины друг напротив друга, беседовали о том, кому когда придет срок рожать, или еще о чем-нибудь, как вдруг одна из собеседниц захрипела, сползла на кровати и затряслась.

— Не волнуйтесь, пожалуйста, — мягко сказал Данилов. — Все уже позади.

Он посмотрел на Мжаванадзе, ожидая ее решения. Судорожный припадок удалось купировать быстро. Оставалось решить, что дальше делать с пациенткой.

— Ясно что — кесарево сечение. Эпилепсия — прямое показание к этой операции. Вопрос — когда? Оперировать прямо сейчас, по дежурству или отложить решение вопроса до утра?

Экстренное кесарево сечение, проведенное сразу же после припадка, без стабилизации состояния беременной, подвергает и мать и ребенка существенному риску развития осложнений. С другой стороны, если это эпилепсия с редкими припадками, то можно и не торопиться. С третьей стороны, если припадки начнут повторяться, то…

— Я понаблюдаю за ней, — сказала Мжаванадзе. — Спасибо, Владимир Александрович. Полвторого ночи. Можно и подождать до утра.

— Хорошо, Нино Автандиловна.

Данилов и сам не любил ненужной спешки. Поспешишь — людей насмешишь…

Во время утренней конференции он получил за все разом — и за умершую до начала операции, и за ту, что устроила судорожный припадок.

— Хорошая работа — это не упражнения по непрямому массажу сердца, — вещал главный врач. — Хорошая работа — это недопущение подобных состояний! Я все понимаю — атоническое кровотечение есть атоническое кровотечение, но к моменту перевода из родзала в операционную кровотечение уже было остановлено, не так ли? И если судить по записям в истории болезни, то…

Данилов слушал главного врача и удивлялся отсутствию головной боли. Казалось бы, налицо все факторы, ее вызывающие, — бессонная ночь, усталость, взвинченные нервы. Однако надо же — голова не болит, и все тут!

«Иммунитет вырабатывается, — решил Данилов. — Глядишь, так и совсем поправлюсь. У-у, Джеки Чан чертов…»

«Джеки Чаном» за незнанием истинного имени Данилов прозвал китайца с эпилепсией, который пару лет назад ударил его по голове обрезком водопроводной трубы. Так бывает на «скорой»: приезжаешь на вызов и получаешь от пациента фатальный сюрприз и долгую, если не вечную, память в виде посттравматической энцефалопатии с частыми приступами головных болей. Боли были разными: давящими, распирающими, жгучими, а порой и такими, что сразу не поймешь. Хорошая память о работе на «скорой помощи», ничего не скажешь.

Словно былинный сказитель, главный врач плавно перешел от одного мнимого даниловского греха к другому:

— А чем, как не нежеланием работать, можно объяснить то, что роженица с судорожным припадком неясной этиологии была оставлена без вашего наблюдения?

— Она была оставлена под наблюдением дежурного врача, — ответил Данилов.

— Но ведь вас тоже вызывали к ней, доктор, не так ли? Отсутствие припадков в анамнезе, не совсем ясная пациентка, угроза состоянию плода… Разве все это вас не озадачило?

Гавреченков снял очки, протер их краем своего белоснежного халата и вернул на место.

— Или вам больше нравится заниматься реанимационной гимнастикой, нежели думать головой? Я жду ответа, Владимир Александрович.

— Это я жду ваших объяснений, Алексей Емельянович! — сорвался Данилов. — Или мы сядем и вместе изучим должностные инструкции и всякие другие нормативные документы? Уточним, кто дол жен наблюдать пациенток, лежащих в отделении, а заодно я покажу вам, как на самом деле называются те действия, которые вы именуете «реанимационной гимнастикой»? Может быть, прямо здесь и начнем? При свидетелях!

Зал замер в ожидании. Скандал во время утренней конференции, да еще такой громкий, — нечастое явление в родильном доме.

Гавреченков, не ожидавший отпора, покраснел. Нижегородова, сидевшая рядом с ним в президиуме, то ли возмущенно, то ли удивленно покачала головой.

Данилов стоял справа от начальственного стола, там, куда выходили для доклада дежурные врачи, и ждал продолжения дискуссии. Чесались кулаки, во рту пересохло, левая нога вдруг стала непроизвольно подергиваться.

«Пусть только попробует еще что-нибудь вякнуть!» — стучала в голове одна-единственная мысль.

Алексею Емельяновичу нельзя было отказать в интуиции, даре всех карьеристов. Он не стал продолжать, не стал возражать и не стал возмущаться, хотя по тому, как дрожали его губы, было видно, что напускное спокойствие дается ему нелегко.

— Отдохните после дежурства, Владимир Александрович, а позже мы продолжим наш разговор, — отечески-покровительственно сказал он и, явно опасаясь, что Данилов может выкинуть еще какой-нибудь фортель, добавил: — Наталья Геннадиевна, прошу вас.