Милан Кундера - Вальс на прощание

Бертлеф и доктор Шкрета шли к вокзалу тополиной аллеей.

— Взгляните на эту луну,— сказал Бертлеф.— Поверьте, доктор, вчерашний вечер и ночь были восхитительны.

— Я вам верю, однако вам не следовало бы так развлекаться. Движения, которые в такую ночь неизбежны, для вас поистине рискованны.

Бертлеф не ответил; его лицо светилось выражением счастливой гордости.

— Пожалуй, вы в отличном настроении,— сказал доктор Шкрета.

— Вы правы. Если я сделал последнюю ночь ее жизни прекрасной, я счастлив.

— Знаете что,— неожиданно сказал доктор Шкрета.— Я давно хочу обратиться к вам со странной просьбой, но все не решаюсь. А сегодня, похоже, такой удивительный день, что я, пожалуй, решусь…

— Говорите, доктор!

— Я хотел бы, чтобы вы усыновили меня.

Пораженный Бертлеф остановился, а доктор Шкрета стал излагать ему причины своей просьбы.

— Чего бы я только не сделал для вас, доктор,— сказал Бертлеф.— Лишь бы это не показалось глупым моей жене. Она была бы гораздо моложе своего сына. Возможно ли это с юридической точки зрения?

— Нигде не написано, что приемный сын должен быть моложе своих родителей. Это же не родной, а именно приемный сын.

— Вы уверены в этом?

— Этот вопрос я давно проконсультировал у юристов,— с тихой стыдливостью сказал доктор Шкрета.

— Да, это довольно странно, и я несколько поражен вашей просьбой,— сказал Бертлеф,— но сегодня я в таком удивительном настроении, что хотел бы всему миру приносить одну радость. Если вам это доставит радость… сын мой…

И они обнялись посреди улицы.

Ольга лежала в постели (в соседней комнате радио уже не играло), и ей было ясно, что Ружену убил Якуб и что об этом знает только она и доктор Шкрета. Но почему он это сделал, она, пожалуй, никогда не узнает. От ужаса у нее по телу бегали мурашки, но вскоре (ибо, как известно, она умела пристально наблюдать за собой) она с изумлением обнаружила, что эти мурашки сладостны и что этот ужас исполнен гордости.

Вчера она занималась любовью с Якубом в те минуты, когда он несомненно был захвачен самыми страшными мыслями, и она в любовном акте вбирала его вместе с ними.

Как это мне не противно? — спрашивала она себя.— Как это я не иду (и никогда не пойду) донести на него? Неужели и я живу вне правосудия?

Но чем больше она задавала себе такие вопросы, тем больше росла в ней странная счастливая гордость: ей было так, как, возможно, девушке, которую насилуют, но которую внезапно охватывает дурманящий оргазм, тем более мощный, чем сильнее она ему сопротивляется…

Поезд остановился, и на перрон вышли две женщины.

Одной из них, верно, было около тридцати пяти, и ей достался поцелуй доктора Шкреты, другая была моложе, эффектно одетая, с ребенком на руках, и ее поцеловал Бертлеф.

— Покажите, сударыня, вашего малыша,— сказал доктор Шкрета,— я ведь еще не видел его!

— Если бы я не знала тебя так хорошо, то кое в чем заподозрила бы,— смеялась пани Шкретова.— Взгляни, у него родинка на верхней губе точно там, где у тебя!

Пани Бертлефова всмотрелась в лицо Шкреты и ахнула от удивления:

— И в самом деле! Когда я здесь лечилась, я ее у вас совсем не заметила!

Бертлеф сказал:

— Это столь необыкновенная случайность, что не побоюсь причислить ее к чудесам. Пан доктор Шкрета, возвращающий здоровье женщинам, принадлежит к сословию ангелов и, как ангел, оставляет свой знак на детях, которым помог появиться на свет. Таким образом, это не родинка, а ангельский знак.

Всем присутствующим объяснение Бертлефа понравилось, и они весело засмеялись.

— Кстати,— обратился Бертлеф к своей очаровательной жене,— торжественно сообщаю тебе, что несколько минут назад пан доктор стал братом нашего Джона. Стало быть, совершенно естественно, что они, будучи родными братьями, имеют одинаковые родинки.

— Значит, ты наконец решился…— счастливо вздохнула пани Шкретова.

— Я ничего не понимаю, ничего! — Пани Бертлефова потребовала разъяснений.

— Я тебе все объясню. Мы сегодня о многом должны рассказать друг другу, многое отпраздновать. Нас ждет превосходный уик-энд,— сказал Бертлеф и взял жену под руку. И все четверо, пройдя под фонарями перрона, покинули вокзал.

Закончено в 1971 или в 1972 году в Чехии

Трое составляют оркестр (лат.) .