Хари Кунзру - Без лица

Он идет к белым. Ему повезло с солдатами, но сейчас ему нужна вся его отвага. Приблизившись, он видит, что окна вокзала заткнуты мешками с песком, а английские солдаты расположились на огневой позиции у входа. Мгновение замешательства. Посмеет ли он туда войти? Но выбора нет. Никто его ни о чем не спрашивает, и Пран входит в здание.

Здание вокзала битком набито людьми, ждущими эвакуации. Застоялый запах пота бьет в нос, как кулак. Перепуганные белые жмутся друг к другу на платформе, в зале ожидания, в столовой, в кассе. Стиснуты плотно, как в карцере. Вонь их тел, неожиданно изолированная от всех других дурных запахов Индии, шокирует. Таков запах англичан, стимулирующий толпу, этого людоеда, к атаке. В основном здесь женщины и маленькие дети, которые, должно быть, ютятся на вокзале не один день. Чтобы отгородиться от соседей, каждая семейная группа установила границы своего клочка пола, иногда с помощью импровизированных ширм из ковриков и постельного белья. Как будто их подталкивает к этому инстинкт, животное стремление европейца сегментировать мир, разграфить и подчинить себе пространство. У каждой семьи — своя маленькая розовая территория, вычерченная на карте железнодорожной станции Амритсар.

Они выглядят измученными и жалкими. Дети вяло слоняются возле матерей, губы которых поджаты, а угрюмые лица на первый взгляд кажутся масками поражения и беспокойства. Их отшлифовали часы и дни обезвоживания, антисанитарных условий и постоянного страха смерти. Но если приглядеться, глаза у женщин горят. Под слоем грязи эти мэм-сахиб стали несколько возвышеннее — благодаря своему бедственному положению. Оно связывает их с историей, с бабушками, принимавшими участие в Мятеже, с символичной судьбой англичанки в тропических краях: нужно смириться, нужно терпеть. Женщины становятся ангелами — теми самыми, которых воображают их мужья. Священными. Достойными того, чтобы за них проливали кровь.

Эти женщины пугают Прана почти так же, как солдаты, охраняющие их. Он нарушитель, черная кукушка в гнезде. Он пытается стать максимально неприметным и остро сожалеет о том, что поблизости нет ни одного мальчика его возраста. Настоящие английские мальчики — все далеко отсюда, на родине, в закрытых школах. Некоторые женщины начинают разглядывать его, зримо просеивая свои воспоминания, пытаясь разместить в них его лицо. Каждый раз, замечая, что кто-то сосредоточивается на нем, он меняет место и устраивается где-нибудь еще. Довольно долго он стоит под отклеивающимся плакатом «Посетите Бомбей, ворота Индии».

Он уже думает, что к нему вот-вот подойдут, и в этот миг через туман проникает звук парового свистка. Пран ступает на платформу и видит, как поезд, пыхтя, втягивается на станцию. Сразу же вокруг поезда разворачивается бурная деятельность. Из товарного вагона, переоборудованного под площадку для пулеметов, потягиваясь, вылезают солдаты. Рядовые-сикхи выгружают еду и припасы, английские офицеры пристально следят за ними, если работа заставляет тех оказаться вблизи от женщин или детей. В суматохе Пран пробирается вовнутрь. Вскоре он уже смотрит, как мимо скользят поля, — он едет на юг.

Маленький дворик скрывается за высокими стенами многоквартирных домов Бомбея. На дальней стороне — послеобеденный шум и хаос Фолкленд-роуд. На тенистой стороне какой-то юнец подметает пол. Он делает это безрадостно и старается держаться от метлы на предельном расстоянии, чтобы уберечь от пыли новые брюки европейского покроя. Это не его работа. Это работа уборщицы.

Через несколько минут юноша приходит к выводу, что задание выполнено. Он отбрасывает метлу, выпрямляется и закуривает. Сигарету он держит элегантно, моментально из слуги превратившись в гостя на приеме с коктейлями. Модная картинка. Праздный человек. Стоит, опершись на стену.

Стена, на которую он опирается, уродлива и построена кое-как. Она доходит примерно до уровня глаз взрослого человека и разделяет двор, и без того тесный, на две неравные части. На меньшей стороне, к которой прислонился юноша, стена опасно выгибается посередине. Комковатый строительный раствор высыпается из-под кирпичей, уложенных один поверх другого в беспорядке — по небрежности или от недостатка мастерства. Из-за этого стена производит странное впечатление, хотя здания по обе ее стороны надежны, пусть и нуждаются в побелке.

Сделав еще одну томную затяжку, юноша вздрагивает, потому что с другой стороны стены появляется лицо белого бородатого мужчины.

— Роберт! — говорит бородач. — Я что тебе говорил? Сколько раз я тебе повторял: табак — это рычаг, на который дьявол налегает, чтобы открыть для себя путь к твоему сердцу! Ты помнишь об этом?

— Да, — отвечает Роберт, угрюмо гася окурок ногой, обутой в сандалию.

— Что — да?

— Да, господин преподобный Макфарлэйн. Я помню.

Несмотря на то что эти двое совсем не похожи, выговор юноши разительно повторяет произношение бородача, со всеми чопорными интонациями хорошего языка. Преподобный Макфарлэйн поднимает одну кустистую бровь: словно маленькое лохматое животное вырывается на волю из стада. Скорчив гримаску, Роберт наклоняется и кладет раздавленный окурок в карман брюк.

— Я очень разочарован, Роберт, — продолжает преподобный Макфарлэйн. Он то появляется, то исчезает за стеной. Чтобы донести свою нотацию до адресата, ему приходится встать на цыпочки. — Я знаю — нельзя требовать, чтобы ты поднялся выше определенного уровня. Не думай, что я не учитываю этого. Но ты умный мальчик. У тебя хорошие шансы преодолеть недуг, которым Господь, по своему разумению, счел нужным тебя наградить. Но это случится только в том случае, если ты будешь бороться. Ты должен сражаться с этим, Роберт! Сражаться!

Тон преподобного Макфарлэйна все возрастает, и к моменту увещеваний в необходимости борьбы его голос разносится по всему двору с силой, отточенной за годы уличного проповедования. В ответ на шум в дверном проеме со стороны Роберта появляется женщина. Это европейская женщина, но она одета в сари. Она моложе, чем преподобный, чья седина была свидетельницей, по меньшей мере, шестидесяти лет сражений; волосы соломенного цвета убраны с ее лица в тугой узел.

— Чандра! — зовет она.

— Да, Амбаджи? — отвечает Роберт.

— Ты уже закончил уборку?

— Да, Амбаджи.

— Он чего-нибудь от тебя хочет?

Преподобный Макфарлэйн фыркает.

— Скажи ей, что хочу. Привезли кое-какое новое оборудование. Я хочу его испробовать.

— Да, Амбаджи, хочет.

— Опять черепа? Ну хорошо. Скажи ему, чтобы не задерживал тебя надолго.

Чандра-Роберт поворачивается к бородачу и стене:

— Она говорит…