Хари Кунзру - Без лица

Его потряс не сам факт гофо, которое он счел, скорее, пустой тратой времени, а то, что фоце были осведомлены о передаче болезней через грязную воду. Последующая книга «Магия и медицина у фоце» стала классикой ранней антропологии. Ко времени своей следующей поездки он стал легендой университета: сверстники искали его расположения, студенты сбивались вокруг него в кучку; за прогресс в изучении отсталых народов он получил медаль Паргеттера…

Мысли о славной карьере, слегка приукрашенные, всегда совпадают с последним абзацем лекции по «Социальной организации», напоминая профессору, что пора закругляться. Он заканчивает под воодушевленные аплодисменты, что может считаться высшим достижением для подобной аудитории. Дочь обнимает его и говорит, что очень хотела бы, чтобы он познакомился с ее юным приятелем. Упомянутый приятель довольно презентабелен — по крайней мере, не похож на еврея и не накладывает румян (в отличие от большинства типчиков, которые составляют теперь свиту Астарты).

— Папочка, — воркует она, — это Джонатан Бриджмен. Он ужасно заинтересовался твоей работой.

— Я? — говорит тот, подобно большинству юных приятелей Астарты кажущийся слегка рассеянным. — О да. Несомненно.

Чэпел протягивает ему руку и получает крепкое рукопожатие. В порыве дружелюбия он приглашает дочь и ее друга на обед.

Джонатан не помнит, чтобы он когда-либо был так счастлив. Стар и ее отец говорят друг с другом, точнее — друг другу, строя отдельные, но странным образом параллельные цепочки рассуждений. Жизнь ресторана вращается вокруг их разговора, другие столики описывают медленные дуги вокруг занятого ими центра — как малые спутники в модели планетной системы. Беседа наполнена именами собственными: названия городов; имена людей, с которыми она познакомилась; заглавия книг, которые он прочитал; огромное количество имен приводи Джонатана в благоговейный ужас широтой охвата и разнообразием. Сколько всего сделано, посещено, познано. Сколько вещей, о которых можно рассказать за столом.

Официант подбегает с булочками и столовыми приборами, его вновь посылают за чем-то, не прерывая потока слов. Джонатан чувствует, что случайно попал в святую святых вещей, где маршруты рациональны и безмятежны, а обитатели живут вдалеке от своих соседей — таких растрепанных, таких подверженных влиянию. У Чэпелов все просто. Берем винную карту. Устраиваем вечеринку. Если хочешь поехать во Францию, тебе откроется путь, оборудованный механической движущейся дорожкой.

Антропология, решает Джонатан, — вот высшая планка цивилизации. Лекция профессора Чэпела, непринужденно сравнивающая обычаи народа фоце и жителей Тробриандских островов, индейцев хопи, инуитов и каренских горных племен Бирмы, — последний этап длинного пути, трудного подъема на высоты, с которых можно наконец осмотреть мир и живущих в нем людей. Вся земля перед глазами. У всего и всех есть свои места. Что может быть лучше, чем стоять и смотреть вниз, на долины прошлого? Какое лучшее подтверждение можно найти своему собственному месту и тому, что ты достиг конца своего пути?

Слушая Чэпелов, он примеряет к себе их уверенные позы, пробует на вкус их сливочно-сладкую легкость. Он слышит, как английским голосом просит Стар передать ему соус с хреном, и с некоторым изумлением наблюдает за тем, как ее пальцы смыкаются на маленькой чашке и поднимают ее, перемещая поближе.

Все заканчивается слишком быстро; пустые тарелки, беспорядок из кофейных чашек и салфеток. Джонатан формально прощается с отцом Стар и долго, медлительно — со Стар, которая целует его в щеку и обещает заглянуть через день-другой. Вернувшись в Варавву, он допьяна поит Левина в кладовой. В какой-то момент их просят уйти — под угрозой штрафа.

Утром он, маясь похмельем, усаживается ждать следующего подарка новой жизни. Но Стар не появляется. Она не появляется и на следующий день. Не появляется до конца недели. Наконец он идет в ее колледж и обнаруживает, что мисс Чэпел здесь больше не живет. Она решила прервать занятия и открыть фирму по дизайну интерьеров в Лондоне.

Джонатан ошеломлен. Дизайн? Интерьеров? Такое важное решение: полностью изменить жизнь. И все же она ничего не сказала об этом за обедом. Напрасно он перебирает воспоминания из ресторана. Что-нибудь, что могло бы предвещать это известие. Она много говорила о сигаретах, потому что только что бросила курить, и о каком-то вибрирующем поясе для похудения. Но о дизайне интерьеров — ни слова. Он задается вопросом, не была ли и близость, испытанная им во время обеда, иллюзией.

Так проходят почти пять мучительных месяцев. Все это время жизнь кажется ему пустой. Она течет обычным чередом: цикл лекций, пьянство, собрания в союзе и обеды, но все это несущественно. Однажды днем, так, будто прошло лишь несколько дней, Стар возникает в его комнате, небрежно подставляет щеку для поцелуя и спрашивает, собирается ли он торчать тут целый день или все-таки наденет шляпу и поведет ее пить чай.

Он надевает шляпу.

Лондон ей явно к лицу. Ее костюм будто не сшит, а выточен на станке из твердой серой ткани. Ее лицо — скучающее и изысканное — хранит характерное лондонское выражение, создаваемое одними губами. Большинство студентов-модников (включая Джонатана) пытаются его воспроизвести, но редко когда им удается это сделать. Он сразу понимает: она вращалась в лучших кругах.

Как он и боялся, кондитерская не соответствует ее стандартам. Это та самая кондитерская, куда она привела его в прошлом году, и с тех пор здесь ничего не изменилось. Но теперь Стар кажется, что зал захламлен, избыточно заполнен «стадом». «Стадо» часто фигурирует в речи Стар — по контрасту с «людьми», каковые встречаются только в ее непосредственном окружении. «Людей» она всегда упоминает по именам, особенно если они с ней лично знакомы. Джонатан слушает, отмечая для себя Дэвида (многообещающий драматург), Джона (остроумный молодой политик) и Памелу (великолепная актриса музыкального театра). Он не спрашивает, почему Стар оставила Оксфорд. Это слишком очевидно.

Внезапно она прерывает поток имен и с деланой непринужденностью интересуется, как он ладит с папочкой. Джонатан чуть-чуть оживает: может быть, она испытывает к его жизни больше интереса, чем кажется? Конечно, так оно и есть. Не зря ведь, лишившись Стар, он приставил себя к профессору Чэпелу. Он отныне — неотъемлемая деталь лекций профессора: всегда садится в передних рядах, задает умные длинные вопросы, после лекции материализуется у кафедры и спрашивает, как пишется то или иное слово, уточняет какой-то пункт библиографии. Постепенно профессор начинает награждать его небольшими беседами и редкими прогулками (руки в карманы) по Паркс-роуд.