Йонас Люшер - Весна варваров

Санфорд, на первый раз весьма удовлетворенный и постепенно обретающий вновь свой аналитический дар, вдыхал ненавязчивый аромат дорогого шампуня в волосах Дженни и пытался сопоставить смехотворное с упругим. Конечно, он выставляет себя на посмешище, тут он не обольщался. В его кругах смеются над стареющими мужчинами при подругах в возрасте их дочерей. Да он и сам всегда готов обозвать коллегу, если тот крутит со студенткой — тут он бросил на чашу весов тот факт, что Дженни давно уже вышла из студенческого возраста, — старым козлом и дураком. И уж совсем, наверное, смешон тот, кто на свадьбе собственного сына влюбился в подружку невесты, а Санфорд уже не сомневался, что влюблен. И смешон даже по собственным своим меркам. С другой стороны — Дженни с ее упругостью. Упругая Дженни. Упругость весит немало. Тем более что события на родине он счел провозвестием нового начала, однако не быть этому началу без подобных ему людей, которые на протяжении всей жизни знали, на чьей стороне стоять, и лучшие годы провели в размышлениях о том, как должно быть устроено общество. Взгляни в ином свете, и поймешь, что упругость ему по праву полагается for the greater good, ради блага в целом, — так он себя уговаривал. Мысль, на миг показавшаяся ему логичной, но позже не сыгравшая никакой роли, потому что он уже выбрал для себя и смехотворность, и упругость.

— С ужасом отвернулся я от этой сцены у бассейна и отправился на поиски Саиды, нашел ее в кабинете позади ресепшн и поинтересовался, как обстоят дела с трансфером, ведь я уже понял: следует покинуть это место поскорее. Саида — ее уверенность в себе все больше казалась мне маской — сообщила, что машина заказана и, по последним сведениям, водитель уже в пути, однако ей неведомо, когда он сможет сюда добраться. Новости поступают все реже, она подозревает, что в столице, а то и во всей стране происходят какие-то перемены, но их непосредственные последствия она пока не в состоянии оценить. К сожалению, и отцу — уж он-то всегда в курсе любых, даже малейших, сейсмических толчков в стране — она вот уже несколько часов не может дозвониться. Конечно, мол, она могла бы предложить мне место в автобусе, который увезет англичан. Но на ее транспортной фирме все еще не завершены ремонтные работы по ликвидации последствий аварии с верблюдами, она теперь надеется найти автобус на замену, пока англичане не узнали, что и British Airways, и другим английским авиакомпаниям запрещены полеты в Тунис-Карфаген из-за неоплаты счетов. Последнее, мол, строго по секрету, ведь иначе есть опасность не избавиться от этих англичан вовсе. Вспомнив Квики с его отрядом у бассейна, я понял ее обеспокоенность, но с другой стороны — сколь жестоко было бы вывезти в аэропорт людей, когда они и не подозревают, что там, в зале под кондиционером, окажутся как на острове после кораблекрушения.

Мой разговор с Саидой прервал Рашид, он появился в кабинете с транзисторным приемником возле уха и в сопровождении борзой со щенками, чтобы сообщить Саиде: вот уже два часа, как по радио передают только музыку. Тут мне и подумалось, что пора хотя бы собрать чемодан. Выйдя из главного корпуса, я увидел, как норвежка — помнишь, та, которая торгует зерном, у которой руки так приятно пахли, — решительно проволокла чемодан на колесиках, куда легко поместилась бы и сама, по всей пальмовой аллее и через каменную арку ворот ушла в пустыню. Эта картина меня попросту ошеломила, мне помстилось на миг, будто она ринулась на своих двоих и с чемоданом до самого Туниса. Из любопытства, но еще и в надежде, что она вдруг смогла организовать отъезд и мне удастся присоединиться, я пошел следом, миновал арку ворот в окружавшей отель стене и взглянул на бесконечно длинную ленту асфальта, рассекавшую пустыню. Норвежки не было. Растворилась в дрожащем горячем воздухе. Испарилась на раскаленном асфальте. Поздно я пришел, нельзя было выпускать ее из отеля. Такая крошечная. К тому же норвежка. С другой стороны, тут же одумался я, даже мелкие норвежки, торгующие зерном, обладают некоторой сопротивляемостью и не склонны к тому, чтобы растворяться в воздухе пустыни. Не померещилось ли мне? Фата-моргана. Не повредился ли я рассудком? Я обернулся, и вот она! Сидит в тени под белой стеной на чемодане и болтает ножками. Я подошел и, как делаю всегда, попытался завязать разговор, полагая, что ей не повредят несколько ободряющих слов, но она пребывала в прекрасном настроении. Говорит, поступило указание до пятнадцати часов освободить номера, покинуть территорию и на выходе ждать автобусов в аэропорт. Вот она и выполняет это требование. Почему же не вести себя цивилизованно? Теперь ведь самое главное — добраться до дому как можно скорее. Я чуть было не сказал, что воздушное сообщение с Англией прекращено, но она сама меня прервала, поведав, что не собирается возвращаться в Лондон, а летит прямо в Осло, она рассматривает кризис как шанс начать все заново, ведь давным-давно мечтает в районе Грюнерлокка открыть кафе и выпекать капкейки, это такие маленькие американские кексы с цветной глазурью.

— Как видишь, — сказал Прейзинг, — люди по-разному вели себя в этой ситуации, и мне стало любопытно, как дела у моей приятельницы Пиппы, хотя я и не сомневался, что она ведет себя спокойно, мудро и осторожно. Тогда я еще не знал о позорном предательстве Санфорда.

Да, Прейзинг и понятия не имел, сколь роковым оказалось слияние реагентов смехотворности и упругости: теперь они хладнокровно, что и присуще первой поре влюбленности, намеревались столкнуть в пропасть невезучую жену социолога через тридцать пять лет совместной жизни.

Санфорд после очередного слияния с Дженни, когда она вновь продемонстрировала преимущества своей упругости, внутренне восстановился настолько, что все-таки убедил ее отказаться от идеи вместе уведомить жену о новом положении вещей, о нет, этим трудным путем ему придется идти в одиночку. Дженни неоднократно подчеркивала, сколь тяжелы для нее укоры совести, она мучается из-за распавшегося этого брака. Ни при каких обстоятельствах не хотелось бы ей выглядеть скотиной — правду говоря, она, поскольку в свое время семестр-полтора изучала биологию и вот уже три четверти часа придавала особое значение академическому стилю речи, употребила, может быть и не к месту, греческое слово Schizomycetes — «скотобактерии», тем самым несколько снизив экспрессивную силу своего высказывания. Санфорд рад был ее успокоить. После смерти дочери, вот уже три года, брак его висит на волоске, так что появление Дженни подобно, так сказать, гильотине, которая рассекла последний лоскут кожи между головой и туловищем — метафорически выражаясь, конечно. Разрыв в данном случае есть лишь подтверждение статистического прогноза, ведь девять из десяти пар, потеряв ребенка, разводятся в течение последующих сорока восьми месяцев. А это доказывает, вступила Дженни, что даже и любовь подчиняется власти цифр, подобно тому, как овца подчиняется пастушьей собаке, а та, в свою очередь, пастуху — понятно ли она выражается? «Конечно, это ведь causal chains», — заверил Санфорд и поцеловал ее в темечко. «Да, — обрадовалась Дженни, — причинная цепочка, такая же крепкая, как та, что связывает нас». Тут уж у него голова совсем пошла кругом, и он, с облегчением вылезая из этой семантической засады, натянул песочного цвета шорты на голую задницу, напялил сандалии и отправился ставить точку в супружеской жизни.