Матиас Фалдбаккен - Кока-гола компани

Часам к двум, когда они уже заканчивают трапезу, домой возвращается Лониль, без рюкзачка. Симпель и Мома-Айша пытаются поздороваться, Лониль в ответ начинает скакать на диване.

ТЮП ТЮП ТЮП. И неведомо им, что он сегодня усидел полтора литра ЭКСТРИМ ЭНЕРДЖИ. Лониль пукает. Он пукает и скачет. Маленькое его тельце раздулось от углекислоты как шарик. Мома-Айша и Симпель даже не смеются. Мома-Айша закуривает и уж собирается спросить, куда он подевал свой рюкзак, как замечает, что он валяется под тумбочкой для телевизора, точно там, где он лежал по крайней мере со второй половины дня в четверг.

— Сиимпель, говорит она с осуждением.

— Ти должен следи, чтоби Лониль брал с собой рюкзек в школу…

— А разве он не взял рюкзак? Вот гадский потрох! Я же ему напоминаю, Мома-Айша, а ему все пофигу.

— Ти ему в руку должен давай, понимаешь…

— Какого черта, я скоро весь день что ли должен буду просиживать в классе у него как какая-нибудь классная дама, так? А на переменах носиться за ним как чертов охранник. Во, блин, хороша система.

Оставшееся до начала операции ДУХОВНОСТЬ время уходит на то, чтобы слегка пожурить Лониля и рассказать Мома-Айше о прощальной записке Катрины Фэрёй. Мома-Айша соглашается, что об этом лучше помалкивать. Симпель так и таскает записку в кармане с тех пор, как Типтоп ее нашел в субботу.

Вполне возможно одновременно быть на взводе и скучать. А скука не обязательно лишает тебя решимости действовать. Хорошим доказательством этого служит состояние Симпеля на данный момент. Он направляется к улице Хинриксгате, где находятся студии ТЕКСТИЛЯ 16; ему безгранично скучно, но в то же время он побаивается. Можно чуть ли не утверждать, что он движим двумя силами: страхом и скукой. Он так жутко скучает и боится, что начинает выстраивать приоритеты. В целях подкрепления собственной мотивации он мысленно перебирает явления, с которыми сражается:

— На первое место, определенно и без всяких сомнений, выходит школьная система с педагогикой и проч., думает он. Самый что ни на есть питомрассадник условностей.

— Второе место достанется прочим образовательным и воспитательным институтам: нуклеарная семья, новостные программы, университеты и т. д.;

— На третьем найдем бюрократию как таковую;

— На четвертом — общественный транспорт;

— На пятом вытрезвители и наркологические клиники;

— На шестом благотворительные кампании по сбору средств;

— На седьмом — культура (в т. ч. архитектура и дизайн);

— На восьмом поддержание чистоты;

— На девятом наемный труд;

— На десятом — представления о позитивных ценностях (уважение/заботливость/солидарность и т. д.).

Прочие же убийственно раздражающие и приевшиеся феномены в большинстве своем так или иначе можно подогнать под эти категории, думает он, не переставая курить. Костюм папы Ханса сидит на нем хорошо, и Симпель сойдет в нем за галериста почти при любых обстоятельствах.

Добравшись до нужного адреса, он останавливается и тяжело вздыхает. Ему до смерти неохота вести себя приветливо. Затем он проглатывает 1 мг ксанакса и входит. На лестничной клетке развешено до неприличия много объявлений о разных культурных мероприятиях. Симпель пытается не смотреть на них. Нужно постараться сохранить лицо, не дать себе завестись сразу же. Но всего только от близости к новостям культурной жизни разного рода у него подскакивает пульс. Все здесь имеет тошнотворно творческий вид; лестничная клетка выглядит, если не сказать ухоженной, зато цветастой. На втором этаже он попадает в коридор, уходящий от площадки налево и направо. На ближайшей двери указан номер 118. Симпель понимает, что до помещения 309 ему необходимо миновать еще два этажа культурно-массового кошмара. Он продолжает подъем, не отрывая взгляда от ступеней, чтобы не видеть заголовков такого рода:

КУРСЫ ИЛИ КУЛЬТУРА?

НЕОПРОВОКАЦИОННЫЙ ДИЗАЙН

ЗАРЯДИСЬ ЭНЕРГИЕЙ!

ШАРОВАЯ МОЛНИЯ. ТРИ СОВРЕМЕННЫХ ХУДОЖНИЦЫ

ЖИВОПИСЬ СОПРОТИВЛЕНИЯ

ИМПУЛЬСЫ И НАХОДКИ

ЧЕТЫРЕ КРЕАТИВНЫХ ХУДОЖНИКА-ЮВЕЛИРА

ИСКУССТВО УМЕРЛО — ДА ЗДРАВСТВУЕТ НОВОЕ СКАНДИНАВСКОЕ ИСКУССТВО

СОТКАТЬ ОТНОШЕНИЕ К ЖИЗНИ

СТЕКЛО&СВЕТ

ШВЕДСКИЙ СУБВЕРТИСМЕНТ

ФАРФОР И СМЫСЛ ЖИЗНИ

ИСКУССТВО&ВОЙНА. ЧТО СТОИТ ЗА НИМИ?

ЧУДЕСА КОВРОВОГО ТКАЧЕСТВА

На третьем этаже культуртрегерские плакаты тянутся вдоль по коридору и влево, и вправо. «Что за черт! Хотят совсем народ доконать, что ли, уроды?» бормочет Симпель себе под нос. И один такой заголовок легко вывел бы Симпеля из себя при иных обстоятельствах. Нелегко ему искать номер на двери, стараясь в то же время не отвести глаз от пола. Он, прищурившись, вглядывается вдаль и пытается рассчитать расстояние от одной двери до другой, затем быстро устремляется вперед, мимолетно поглядывая по сторонам примерно в тех местах, где, как ему кажется, должны находиться двери. Такая техника срабатывает довольно хорошо, если не считать того, что только зайдя далеко по коридору налево, он обнаруживает, что шел не в ту сторону. «НУ СУКИ, БЛЯДЬ!» беззвучно вскрикивает он и, вперив глаза в пол, разворачивается. 309 оказывается в самом конце направо. В коридоре стоит полнейшая тишина. «Совсем эти козлы не работают, что ли?» спрашивает он сам себя. «Да уж, трудно, должно быть, заставить себя делать то, что ты в глубине души ненавидишь», осеняет его. Перед комнатой 309 он долго стоит, тяжело вздыхая. Поправляет пальто, смотрит, все ли на нем в порядке. «Клюнет она на это, точно, клюнет. Никакого сомнения не может быть в том, что ты галерист, Симпель. Посмотри на себя. Посмотри на себя». Он слегка отряхивает костюмные брюки, приглаживает волосы ладонью и стучит в дверь.

— Входите! раздается из-за двери с надеждой.

Симпель не торопясь отворяет дверь, и его встречает зрелище, которое он больше всего и страшился увидеть. Мало того, здесь продолжается культурно-массовый кошмар; плакаты же перемежаются самыми чудовищными ткаными изделиями, какие когда-либо попадали в сферу действия глазных яблок Симпеля; все это с претензией развешено специально к его приходу. В правом дальнем углу стоит ткацкий станок, с наполовину готовым новым монструозным полотном. Слева обосновался чертежно-рисовальный столик, заваленный тюбиками с краской, наборами акварели и эскизами, эскизы громоздятся кучкой вдоль стены. Справа от двери крохотный кухонный уголок со множеством утвари для чаепития. А посередине всего этого — как копна самодеятельного дизайна, косыночек и моднявых побрякушек — восседает Моника Б. Лексов, с открытым навстречу лицом и светящимся надеждой взглядом.

Симпель цепенеет на месте. Он чувствует, как в корчах спутываются его мысли. Языковой центр в мозгу закрывается как устрица. На языке кино картина стоящего в дверях студии Симпеля соответствует резкой смене кадров. «Ну все, хана, если я не найду хоть какой вентиль, выход, просвет, зацепку, увертку, трюк, приемчик — что угодно, только бы это помогло мне распутать извилины», думает он. Моника Б. Лексов смотрит на него. Симпель — на нее. Он открывает рот, да так и остается стоять с разявленным ртом. Его взгляд дико мечется по комнате; он мужественно пытается успокоиться. «Она же к ебене матери даже никакой не дизайнер по текстилю!» думает Симпель. «Это же жалкие любительские поделки, никому они на хер не угрожают. Какого черта я тут делаю? Берлиц! Вспомни о Берлице! Возьми себя в руки, Симпель, ведь это Берлиц получит на орехи, сделай это с мыслью о Берлице. Когда ты так близок к цели, нельзя опускать руки. Думай о Берлице и сделай это! ВПЕРЕД, не пизди!»