Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

«Может быть, действительно бежать?» — Шия-липнишкинец оглянулся вокруг блуждающим взором — и отскочил назад. В низкой наполовину открытой двери женского отделения синагоги стоял директор ешивы и смотрел на него, будто стерег, чтобы Шия не сбежал.

В это утро представитель общины, занимавшийся ешивой, портной реб Исроэл, разговаривал с директором ешивы так возмущенно, как никогда прежде:

— Ученики завели себе моду читать светские книжки, а вы молчите! Устроили гнусный навет на лучшего ученика ешивы, на илуя, праведника, а вы молчите!

Поэтому Цемах сидел в женском отделении Холодной синагоги и спрашивал сам себя: сколько еще он будет молчать? Вдруг он услышал разговор в том же углу двора, куда недавно забрел виленский табачник Вова Барбитолер, искавший вход в женское отделение. Цемах выглянул в окно и увидел, что некто неизвестный разговаривает с илуем, вид у которого напуганный. Цемах подошел к полуоткрытой двери и прислушался. Сразу же после ухода Меерки директор ешивы вышел к липнишкинцу.

— Кто этот парень? Почему он уговаривает вас бежать и почему обругал вас?

— Ребе, сжальтесь надо мною! — припал к нему с рыданиями илуй.

Цемах втащил его в женское отделение синагоги, усадил на скамью и снова спросил про Меерку. Шия-липнишкинец рассказал, как этот парень уговаривал его читать светские книги, как он, Шия, обозвал этого парня подстрекателем и плюнул на него. И вот теперь этот Меерка пришел к нему с предложением бежать. Шия снова затрясся, как в лихорадке:

— Я не убегу, ребе. Я пожертвую собой, я умру ради Имени Господня!

Никогда раньше илуй даже не оглядывался на директора ешивы. Он считал, что еще мальчишкой продвинулся в изучении Торы больше, чем реб Цемах Атлас, а его уроки мусара он вообще в грош не ставил. А теперь он тянулся к директору ешивы, называл его «ребе». Цемах успокоил его, сказал, чтобы он не боялся. Завтра во время молитвы должно обратиться к молящимся. Они выслушают и поверят ему. Директор больше не отпускал липнишкинца и взял его с собой на вечернюю трапезу к портному реб Исроэлу, где его накормили и утешили. Однако сам Цемах был безутешен: он посадил виноградник и позволил скотине вытоптать его.

С настроением и с видом скорбящего, который не может читать поминальную молитву, потому что покойник еще не погребен, Шия-липнишкинец стоял в субботу в синагоге и ждал, пока закончат читать Тору, чтобы он мог взойти на биму. С одной стороны рядом с ним стоял директор ешивы реб Цемах, а с другой — глава ешивы реб Менахем-Мендл. Все трое молчали. Однако обыватели заранее кривились от нетерпения и отвращения, зная, что им предстоит выслушивать ешиботника. Одни не хотели, чтобы он говорил, назло святошам и реб Гирше Гордону, желавшим, чтобы он очистил свое имя клятвой на свитке Торы. Другие не хотели видеть, как еврей, изучающий Тору, плачет и кричит, что он чист от греха, как в старые времена, когда кагал мог накладывать денежный штраф, побивать палками и накладывать херем. Дело идет к Новолетию и к Судному дню, так что, если он согрешил, пусть покается, а дальше — не наше дело. Третья и самая большая группа прихожан просто боялась, что, когда ешиботник выйдет и заговорит, начнется скандал и снова будет осквернена суббота. Поэтому, как только были произнесены благословения после чтения «Мафтира», десятки обывателей закричали кантору:

— Забирайте свиток Торы!

И вся община запела стихи, сопровождающие возвращение свитка в орн-койдеш. Первым из синагоги выскочил реб Менахем-Мендл Сегал. Шия-липнишкинец с растерянно бегающими глазами и отнявшимся языком устремился за ним. Последним вышел директор ешивы — неспешно, как будто не в силах оторвать взгляд от согбенных спин, которые раскачивались набожно и немо, погруженные в тихую молитву «Шмоне эсре».

Молитва закончилась, и евреи могли спокойно отправиться по домам есть чолнт. Тем не менее люди остались стоять на своих местах. Часть обывателей сокрушались, что не дали ешиботнику оправдаться, другие раскаивались, что сами себя лишили бесплатного театра. Реб Гирша Гордон подошел к раввину и указал на него пальцем:

— Вы не должны были допустить, чтобы свиток Торы забрали, пока не выслушали сына Торы. Затем вы должны были провозгласить, что наложите херем на любого, кто повторит слова этого навета. Но вы этого не сделали из-за своей трусости! Для меня вы больше не валкеникский раввин!

— Что вы от меня хотите?! — мялся под его взглядом реб Мордхе-Арон Шапиро, как будто на него замахивались палками, а его бегающие водянистые глазки брызгали злобой. — Я сам верю, что этот парень чист, но как заткнуть рты всем остальным? Ведь он все-таки жил с этой душевнобольной в одном доме, а Гемора говорит, что не может быть поручителя в вопросах недозволенных связей [72] Принцип еврейского традиционного права, изложенный в Вавилонском Талмуде (трактат «Хулин», 12:2), согласно которому не следует полагаться ни на одного человека в вопросах, связанных с запретными сексуальными связями. Согласно этому принципу, обычных свидетельств, достаточных в других ситуациях, здесь недостаточно. .

Как реб Гирша не пожелал раввину доброй субботы, так и тот не произнес ответного пожелания. Реб Гирша вернулся на свое место у другой части восточной стены и заговорил со своим свояком Эльциком Блохом. Он так кипятился, что казалось, от его раскаленной физиономии поднимается пар.

— Вместо того чтобы вступиться за гонимого сына Торы и добиться, чтобы ему дали говорить, вы и ваша сторона смолчали! Это вам так не сойдет! Еще есть Бог на свете!

— Что вы ко мне пристали? — Эльцик Блох схватился за сердце и сразу же вытянул обе руки, чтобы считать, загибая пальцы. Когда мядлинский раввин прошлой зимой произносил проповедь, реб Гирша сидел на своем месте в углу у орн-койдеша и нарочно громко пыхтел, чтобы вся синагога видела и слышала, как он относится к раввину-мизрохнику. Потом, во время проповеди мейсегольского раввина, гениального знатока Торы и отнюдь не мизрохника, реб Гирша десять раз прерывал его речь, чтобы показать, что мейсегольский раввин не умеет учить Торе и не достоин сидеть в кресле валкеникского раввина. Всего пару недель назад, в субботу утешения, реб Гирша Гордон не дал говорить своему же земляку Дону Дунецу из семинара «Тарбут», приехавшему в гости в местечко, и тем самым спровоцировал драку в синагоге. Так что кто-кто, а реб Гирша Гордон не должен иметь претензий по поводу того, что липнишкинскому илую не дали говорить!

Обыватели порадовались умному ответу Эльцика, но спрятали улыбки в усах и морщинах своих заросших щек. Молящиеся заперли свои талесы в ящички и спокойно говорили между собой о том, что ешиботника действительно жалко. Даже если и согрешил, видно, что он искренне хочет раскаяться. Однако больную женщину и декшнинских колонистов, которые могут из-за этой истории потерять свой хлеб, еще жальче. Каменщик Исроэл-Лейзер тоже снял талес и вертел своей бычьей головой во все стороны. Он больше не хотел иметь дела ни с пархатыми обывателями, ни с молодыми еретиками, но весь кипел из-за совершенной гнусности. Он гулко прочистил нос и провозгласил трубным гласом: