Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

В Заречье как раз тогда была ярмарка. Рыночная площадь кишмя кишела покупателями и продавцами, сельчане заполняли магазины и лавки. Раввинша Юдес тоже ждала покупателей и при этом печально думала, что у нее нет большого выбора мануфактурных изделий, к тому же ее лавка расположена далековато от рынка, поэтому покупатели к ней и не заходят. Однако ее старичок, чтоб он был здоров, говорит, что неважно, на каком расстоянии от рынка расположена ее лавка. Человек не зайдет в лавку, в которую Всевышний его не пошлет. Ладно, вон как раз идет клиент…

Вошел посланец Комитета ешив, бородатый молодой человек, и спросил раввина.

— Мой муж не раввин, — недружелюбно ответила ему раввинша в тяжелом, надвинутом на лоб парике и показала пальцем на дверь во внутреннюю комнату.

Реб Авром-Шая вышагивал туда-сюда по длинной узкой комнате, сложив руки на груди и откинув голову назад. Его лоб прорезали глубокие морщины, он всегда вдумывался в то, что изучал. Посланец, зять раввина, живший на содержании у своего тестя, удивленно и одновременно с этим смущенно оглянулся, как бы удивляясь тому, что сам живет в квартире заметно большей и лучшей, с новой мебелью, и книг в ней было раза в четыре больше, чем у Махазе-Аврома. Молодой человек принялся рассказывать, чей он посланец, но чем торжественнее он провозглашал имена глав и директоров ешив, участвовавших в собрании Комитета ешив, как провозглашают имена важных гостей на праздник Симхастойре во время плясок со свитками Торы, тем отчетливее на лице Махазе-Аврома становился заметен немой страх. Какое-то время он еще продолжал молча прохаживаться по комнатке. Потом надел зимнее пальто с потертым шерстяным воротником и взял трость.

— Ничего не поделаешь, невозможно противостоять приговору такого множества мудрецов Торы. Надо идти, — вздохнул он и открыл дверь в мануфактурную лавку своей жены, через которую можно было выйти на улицу.

Раввинша Юдес из-за прилавка посмотрела на мужа и по его расстроенному виду сразу же поняла, что его снова тащат куда-то против воли. Она излила горечь своего сердца на этого незнакомого бородатого молодого человека, ее толстые губы раскрылись, и полился поток упреков:

— Еще один общинный деляга? Мало священнослужителей в Вильне, вы еще и моего старичка терзаете? Да ведь если бы у него были силы служить раввином и общинным деятелем, мне бы не приходилось сидеть в лавке без клиентов! Куда ты идешь? — замахала она руками, как птица в клетке от страха хлопает своими подрезанными крыльями.

Реб Авром-Шая ничего не ответил ей и быстро вышел на улицу, сопровождаемый растерянным посланцем.

— Моя жена — самая большая нахалка, — принужденно рассмеялся он, как бы пытаясь помириться с обруганным молодым человеком, и зашагал в большой спешке, чтобы не заставлять собравшихся уважаемых людей долго его ждать.

Однако чем ближе он подходил к месту, где проходило собрание, тем чаще останавливался, пока его лицо не загорелось от стыда и обиды на собственную слабость.

— Скажите главам и директорам ешив, что я вернулся назад с полпути. Я не могу быть третейским судьей в вопросе о распределении финансовой помощи между сынами Торы. Как я могу сказать, какой ешиве причитается меньше?

Мудрецы Торы восприняли такой ответ Махазе-Аврома с удивлением и обидой. Особенно обиделся на него реб Симха Файнерман. Поскольку реб Авром-Шая-коссовчанин прислал в Нарев своего ученика, этого Хайкла-виленчанина, он не должен был бы допустить, чтобы к наревской ешиве относились, как к ешиве второго сорта по сравнению с мирской и радуньской ешивами. Наконец, он даже не соизволил прийти на собрание. Так почему же именно наревская ешива должна держать у себя его испортившегося ученика? Реб Симха Файнерман уже собирался ехать назад в Нарев, когда владелец постоялого двора зашел к нему, чтобы сказать, что какой-то незнакомый еврей просит разрешения зайти к нему. В коридоре ждал Махазе-Авром.

Уверенный, что гость явился, чтобы извиниться перед ним за отказ быть третейским судьей, глава наревской ешивы заговорил жемчужными словами Геморы, что, мол, мы живем в такое время, когда надо действовать во имя Господа, и что мудрец, посвятивший себя изучению Торы, не должен запираться в узких рамках Галохи. Опершись подбородком на рукоятку трости, реб Авром-Шая, по своему обыкновению, слушал и молчал. Реб Симха Файнерман продолжил говорить — на этот раз сочными обкатанными словами книг мусара, и его длинные холеные пальцы проворно побежали по волосяным струнам узкой золотистой бороды до самого горла. Но поскольку гость все еще молчал, реб Симха Файнерман тоже умолк. Лишь после этого реб Авром-Шая спокойно ответил реб Симхе, что глава наревской ешивы прав, надо что-то делать, но он не деятель. Он пришел, чтобы узнать, учится ли Хайкл-виленчанин с постоянством.

— Трудно сказать, во всяком случае, он проявляет больше интереса к разговорам с ешиботниками, чем к тому, чтобы сидеть и учиться, — ответил реб Симха, которого как холодной водой окатили, и с деланной наивностью спросил: — Он действительно ваш ученик?

Реб Авром-Шая понял колючий намек: он ничего не делает для преподавания Торы, а когда он все-таки подобрал себе ученика, тот оказался не из лучших.

— У Хайкла подходящая для учебы голова, и он по-настоящему велик в том, что касается чувств. — Уголки рта реб Аврома-Шаи растянулись в разгневанной улыбке, как всегда, когда при нем задевали честь Торы. — К сожалению, одной Геморы недостаточно, чтобы удержать его. Это я уговорил его остаться на зиму в Нареве.

Из этого ответа следовало, что глава наревской ешивы, где обучалась сотня парней, не понимал своего нового ученика. Реб Симха Файнерман успокоился, он не хотел ссориться с Махазе-Авромом и потому принялся заглаживать возникшую напряженность мягкими речами: нет сомнения в том, что Нарев окажет на виленчанина положительное влияние. В ешиве находится и его бывший директор из Валкеников реб Цемах Атлас, вернувшийся после многих лет скитаний, и он приближает к себе виленчанина.

— Реб Цемах Атлас все еще не уехал к своей жене в Ломжу? — воскликнул реб Авром-Шая и рассмеялся с сердечной болью. — Он не изменился!

В Нареве знали, что Махазе-Авром велел отослать директора валкеникской ешивы из местечка. Поэтому реб Симха ответил, что когда-то и ему тоже не нравилось поведение Цемаха-ломжинца, очень сильно не нравилось. Но теперь Цемах-ломжинец вернулся с покаянием, и он, реб Симха Файнерман, хочет понять, почему поведение реб Цемаха неподобающе. Реб Симха ожидал долгого спора и даже приготовился помочь гостю снять пальто. Однако Махазе-Авром встал, собираясь уходить, и ответил, что поведение реб Цемаха Атласа неподобающе потому, что после всех его переживаний в Валкениках и Амдуре он должен был вернуться к своей жене в Ломжу.