Збинек Кованда - Палец на спуске

Не успел Вацлав отойти от КПП на десять шагов, как услышал за своей спиной топот и оглянулся. Дежурный поднял шлагбаум, под которым по асфальтированной дороге пробегает капитан Мартинек в спортивном костюме. Он машет рукой вместо приветствия улыбающемуся дежурному и Вацлаву и бежит дальше.

Мартинек — лихач! Лихачом называют его и командиры, и повара. Он живет в районном центре в четырнадцати километрах от аэродрома. Когда ему хочется — а такое бывает два раза в неделю и зимой, и летом, — он бежит на работу на своих двоих. Вацлав видит, как размеренно мелькают его тапочки, смотрит на его костлявую, немного сгорбленную фигурку и представляет его лицо с галчиным носом и девичьими губами. Он ловит себя на мысли, что завидует Мартинеку. Завидует его открытому характеру, неуемной энергии, легкости, с которой Мартинек покоряет небо, завидует его энергии и даже неудачам и срывам, из-за которых в тридцать пять лет он еще ходит в капитанах.

Как же это было в том, шестьдесят пятом году? Он влетел в грозовую облачность и словно попал в мыльную пену, Несколько секунд растерянности… Что значат сейчас односложные возгласы людей на земле, когда вокруг тебя беснуется водопад, когда вокруг тебя извиваются молнии и ты не знаешь, где земля, а где небо?! Для следующих секунд хорошо только то, что от земли, которая тверда и которая так любит все притягивать к себе, тебя отделяет еще тысяча метров. Стало быть, время пока есть. И вдруг, как это часто бывает в воздухе, вокруг тебя спокойствие, мир, а над тобой синее небо. Куда же тебя занесло теперь, капитан Лихач? Внизу земля. Но чья это земля? Каждая ее пядь кому-то принадлежит. Слава богу, внизу Влтава. Однако непорочная Влтава не виновата в том, что она течет с юга на север, как и Рейн. Слева и справа покачивают крыльями два «старфайтера» с черными крестами на фюзеляжах. Сдайся, капитан Мартинек, они ведь способны понять, что гроза не разбирается в политике. Сдайся, но держи ухо востро. Он отвечает: «Хорошо, я заблудился, враждебных помыслов не имею, ведите меня». Взлетно-посадочная полоса аэродрома бундесвера уже освобождена, они ожидают важного гостя. Лихач идет на посадку. С запада на восток. Он хорошо знает, что сопровождающие его самолеты еще сделают несколько больших кругов, прежде чем им будет разрешено пойти на посадку. Один круг — километров, пятнадцать, не меньше. Хватит ли этого? В ста метрах над землей Лихач дал полный газ, и, прежде чем хозяева опомнились, он на своей любимой девятнадцатой был уже над Шумавой. А потом, когда Мартинек установил связь со своими, он немного изменил курс и пролетел над своей родной деревней, что недалеко от Сунище, да так низко, что в домах все стекла повылетали.

А что делать командиру? Представить летчика к награде или наложить взыскание? Он предпочел не выдвигать Мартинека на присвоение очередного звания. А голубые глаза Мартинека будут и дальше оставаться невинными, как тень под каштаном.

Так в чем же, собственно, он завидует Мартинеку?

В том месте, где кончались сосны и начинались здания, Вацлав увидел рыжую белку. На всем пути от КПП он и разу не услышал крика фазана. «Они, видимо, на завтраке», — подумал Вацлав и смирился с тем, что сегодня он не избавится от меланхолии.

В здание штаба он вошел с черного входа и сразу направился в свой кабинет. Там он просидел в абсолютной тишине минут двадцать. Большинство товарищей из соседних комнат придут только после девяти часов. Вокруг чувствовалась приятная уравновешенность. Послышались скрипучие сонные шаги — это может быть дежурный или его помощник. Только такой бывает их походка после бессонной ночи… Отдаленный возглас без чувства и со странной артикуляцией — это пришел командир, и дежурный подает команду входа: «Встать, смирно!..» Оживленная болтовня, сопровождаемая скрипом песка и камешков под ногами, — это прошла мимо окна группа солдат срочной службы.

В этой спокойной обстановке Вацлаву казалось, что он преувеличивает драматизм своего положения. Он ведь не первый, в чьей герметической кабине раздастся в последний раз: «Взлет разрешаю!» Правда, эта команда в последний раз может прозвучать несколько раньше, чем он ожидает. Чего ему будет недоставать? Он не будет летать, но следующие двадцать лет пройдут в занятиях с выпускниками летного училища. Он станет для них чем-то вроде живого памятника, который еще начинал на «лавочкиных» и «ильюшиных» и даже налетал несколько часов на трофейном «мессершмитте».

Ничего себе утеха! Словно соска малышу! Кислый, недозревший крыжовник.

Вацлаву послышались слова, сказанные его отцом Якубом в то время, когда Вацлав надумал поступать в училище: «Для защиты Родины потребуются самые сильные». Это были первые месяцы после Февраля. «Я хочу делать что-нибудь нужное. Я здоровый и сильный. Эти руки могут сделать столько, что на десятерых хватит!» — говорил сын. А отец отвечал: «Иди!», тихонько проговаривая слова, смысл которых давно уяснил для себя: «Иди, еще долго будут нужны для защиты Родины самые сильные». Он вспоминал о своей винтовке, завернутой в клеенку и спрятанной в сарае под бревнами.

Может, все это тогда было несколько иначе и свой вес имели, очевидно, другие слова. Но Вацлав, хотя прошло двадцать лет, хорошо запомнил этот эпизод. Однако что значат слова, если человек старится и все, что он сделал, подобно опилкам, сыплющимся в грязь из порванного мешка?!

— Я бы тоже согласился. Работы никакой, а денег куры не клюют! — сказал недавно Вацлаву какой-то курортник-тракторист. Это было, когда он урвал себе пять дней отпуска. Никакой зависти, ненависти, злобы. Тракторист приятно улыбался и через пять минут уже играл с Вацлавом в мариаш [3] Мариаш — карточная игра. — Прим. ред. . С какой стати ему ненавидеть Вацлава? А Вацлав даже был еще благодарен ему за снисходительность, так как на улицах в это время бродили группки людей, у которых вид военной формы вызывал интенсивный прилив желчи и которые уже основательно истрепали свои языки скандированием лозунгов о дармоедах.

В кабинет шумно и без стука вошел ефрейтор Полачек. Он остановился в открытых дверях и начал топтаться на месте.

— Входи и закрой дверь!

— Товарищ подполковник…

— Да закрой же! Кто сегодня летает?

— Первая эскадрилья.

Водитель штабной машины ефрейтор Полачек давно уже пришелся по вкусу Вацлаву за свою бесхитростную дерзость, за способность всегда знать, где что делается, и за то, что чувствовал себя на службе как рыба в воде. Ефрейтор Полачек был для Вацлава своего рода адъютантом и доверенным лицом.

Вацлав кивнул. Свист двигателей на старте и высоко в воздухе был ровным, спокойным. В первой эскадрилье большинство пилотов — недавние выпускники училища…