Франсуаза Малле-Жорис - Дикки-Король

— Здорово он ошарашил вашего гуру, — щелкнул пальцами Дирк, — а?

Франсуа вел себя с Дирком достойно. Но тот нагло издевался над ним.

— Теперь Дикки стоит лишь заиграть на флейте, и они потянутся за ним, как белые мыши.

— Бедняга! Одной случайности для этого недостаточно…

— Нет, достаточно, старик! Вполне хватит! Я не принадлежу к людям, которые верят в чудеса. Но это «чудо» показывает уровень вашего умственного развития!

Франсуа почувствовал такой яростный прилив ненависти, что охотно придушил бы Дирка заодно со всеми фанатами… И хуже всего, что сам он думал о чуде почти как Дирк. Но спорить бесполезно. Даже Никола его не поддерживал.

— Кто знает, старик? Может, это испытание, а может, в нем высшая суть Доктрины. Может быть, отец Поль пожелал, чтобы произошло чудо ради высшей переоценки ценностей…

Франсуа ничему не верил. Отец Поль разыгрывал из себя ученика чародея, и все тут. Просто организация, чтобы утвердить свое влияние, должна опираться на знаменитые имена и добровольные дары. Дикки был ее верной добычей. Неожиданное происшествие расстроило все планы. Но если эти жалкие людишки воображают, что будут хозяйничать здесь… Франсуа что-нибудь придумает. С согласия отца Поля или без. Хаос усиливался. Группы распадались. Во всех уголках парка шли бесконечные дискуссии. Собак, с того памятного дня совершенно притихших, фанаты закормили печеньем в шоколаде. Граф, как поговаривали, слег в постель с температурой. Во всяком случае, его, подобно отцу Полю и Дикки, совсем не было видно. Летняя жара попахивала грозой. В Ниме Алекс наблюдал возвращение пристыженных и смущенных беглецов, которые полагали, будто избежали катастрофы, а сейчас снова очутились в атмосфере ожидания больших премьер. «Последнее собрание клуба фанатов», собрание абсолютно интимное, принимало безумный размах. Поль и Алекс думали, что утихомирят умы и прочно успокоят свою паству, пообещав сделать собрание одновременно и чем-то вроде генеральной репетиции («Дети счастья» впервые будут петь вместе с Дикки), и сеансом, как принято это в секте. Но благодаря какому чуду (еще одному, хотя оба считают, что это уж чересчур) загадочным образом оповещенные фанаты, которые уже перебрались в другие места или даже, сократив каникулы, разъехались по родным пенатам, возвращаются сюда, звонят по телефону, заполняют окрестные кемпинги и дешевые отели?

Боб и Жанно приехали из Канн, поступив в распоряжение Алекса. У обоих музыкантов на душе было неспокойно, потому что они смотались, едва получили неустойку, не проявив к Дикки ярко выраженной участливости. А что, если в новой постановке спектакля обойдутся без них? Добрые души предупредили их по телефону, не сообщая никаких подробностей, что назревает событие и готовится оно явно без них. Хотя «сеанс», или «собрание», должен был состояться во второе воскресенье сентября, Боб и Жанно примчались в среду на грузовике со звукоаппаратурой: может, она пригодится. А в четверг Рене, находившийся здесь проездом, пришел справиться о здоровье Дикки и заявил, что готов остаться, если сможет чем-нибудь быть полезен. Этот ощутимый прилив свежих сил радовал Алекса. Патрик, занятый на студии звукозаписи, прислал телеграмму. Даже Жюльену вдруг пришла мысль послать с Балеарских островов открытку; создавалось впечатление, будто он ни о чем не знает, но Алексу было известно, что Жюльен через день названивает в «Матадор». Что касается Кати, Жанны и Минны, то они без устали слали письма, просто окаменев от горя: ведь им приходилось в кордебалете «Фоли Бержер» танцевать с обнаженной грудью на «адском сквозняке».

Эта суета вернула Алексу всю его кипучую энергию. Он надеялся и вытянуть из отца Поля его пай, который дал бы возможность выпустить новую пластинку Дикки без помощи «Матадора», и заставить его подписать за «Детей счастья» специальный контракт, благодаря которому Алекс таким образом получал бы право рекламировать или держать их в тени в зависимости от приема, какой окажет им публика. Интерес отца Поля заключался в том, чтобы не соглашаться разделять эти дела. Однако Алекс чувствовал, что ему удастся заставить отца Поля не вспоминать об этом. В сущности, Алекс переоценил толстяка, который, похоже, был в полной растерянности. Он, конечно, славный малый, однако не так уж силен.

В пятницу приехал Жан-Лу; он не выглядел, как обычно, столь непринужденным.

— Готовится генеральная репетиция, а меня даже не пригласили! Ну и дела! Что ты замышляешь за моей спиной, Алекс?

— Но кто говорит о генеральной репетиции, малыш? Дикки чувствует себя лучше, он просто решил дать небольшой частный концерт, чтобы закончить сезон, поблагодарить приютивших его людей и фанатов, которые ждали его выздоровления, вот и все дела!

— Нет, не все! Ведь я знаю, что Теренс Флэнниган находится сейчас у Николь и Лоретты! Ты скрыл это от меня!

— Теренс поехал туда, чтобы попробовать отработать новый жанр текстов, птенчик мой, текстов! Ничего особенного…

— Теренс написал музыку песни «Плевать на мое сердце»!

— Он ее подписал, крошка, а это совсем другое дело, как тебе известно. Теренс никогда не мог написать ни одной ноты!

— На всякий случай предупреждаю тебя: если я узнаю, что меня дублируют, я запрещу распространение всех записанных на пластинках песен!

— Не запретишь, птенчик мой!

— Я забрал все ленты со студии «Дам», теперь они есть только у меня.

— Это же открытый шантаж!

— Конечно.

— Подлец ты! Я же говорю тебе…

Алекс орал на Жана-Лу; его без конца вызывали к телефону, потому что в замке не хватало динамиков, звукооператор сорвал пломбы, Боб не будет играть в таких условиях; короче, Алекс был на седьмом небе.

— Эй, Жан-Лу! Когда зайдешь в замок, не удивляйся, что твой дядюшка не всем доволен.

— Я в этом не сомневаюсь. Вы же готовите для него светомузыкальный спектакль.

— Это доставит ему не слишком много неприятных минут! Но если ты хоть немного способен повлиять на него, постарайся, чтобы он опять не спустил на нас собак. Я не уверен, что Дикки дважды удастся его фокус.

— Какой фокус?

Пришлось рассказать Жану-Лу о «чуде». Он ничего не знал. Его так омрачила история с Флэнниганом, что он целую неделю не заглядывал в «Матадор».

— Все в этом доме идет кувырком, — с грустью сказал Никола.

— Да, вижу. Но разве это так важно?

Полина пыталась его приободрить.

— Может, и неважно. Наверно, даже к лучшему. Но нам очень тяжело.

— Почему?

— Тебе этого не понять. Среди нас есть люди, которые живут здесь уже два, даже три года, пытаясь найти свою линию в жизни, выработать самодисциплину… и вдруг все летит вверх тормашками… и даже нельзя сказать, что это плохо. Просто это тяжело.