Франсуаза Малле-Жорис - Дикки-Король

— Да клянусь же! Ты же знаешь, что можешь мне доверять! Это был несчастный случай, который больше не повторится! Кстати, Фийу со вчерашнего дня в отпуске.

— Отлично. Между нами, я больше доверия питаю к «Матадору». Тебе известно, что Жюльетта очень нравится Вери, очень.

— Да? — спросил Рене, приятно удивившись.

— Да. Он мне сказал: найдется мало женщин, которые умеют быть такими деловыми, оставаясь при этом милыми. Так и сказал.

— О! Очень любезно. Если это доставит ему удовольствие, то я ему…

— Погоди. У тебя нет какого-нибудь особого повода злиться на Дикки?

— Абсолютно нет! Откуда ты это взял?

— О’кэй! Тогда слушай. Девушка, фанатка, пробралась через балкон в номер Дикки и набросилась на него с криком: «Ты принес мне слишком много страданий!» Улавливаешь?

— Как стенографистка.

— Так вот, она набросилась на него с ножом и ранила его, потом скрылась. Дикки — он всегда великодушен — не пожелал обращаться в полицию. И тут мы узнали, что на следующий день в отчаянии от всего, что она натворила, девушка на своей машине врезалась в столб.

— Быть не может! Погибла?

— Прямо на месте.

Рене восхищенно присвистнул.

— Ну и ну! Это хорошо, отлично.

— И ты самый первый, заметь, кому я об этом рассказываю. Девушке было двадцать шесть лет. Звали ее Колетта Лидек. Работала на заводе рыбных консервов в Лорьяне. Сопровождала турне, начиная с Фрежюса, надеясь познакомиться с Дикки и потратив все свои деньги с аккредитива, который украла. Будь осторожен, подай тот материал как следует, понял? Дикки хотел избежать того, что произошло. Ведь он держится в стороне от фанаток потому, что не хочет внушать им ложных надежд, но разве он может помешать им обожать себя? Дикки заявляет: «Я боюсь за них» или какую-нибудь фразу в этом духе. Понимаешь?

— О, прекрасно понимаю! Он сознает свою ответственность за этих экзальтированных девчушек, пытается направлять их, помочь им обрести цель в жизни… Словом, он вроде святого Венсана де Поля.

— Ты взял верный тон. Хотя двадцати шестилетняя девушка вряд ли может сойти за сбившуюся с пути девчушку… Ладно, ты все уладишь. Слушай дальше. Я тоже подсуетился. У меня есть фотография девушки. Есть два ее письма — бредовых! Наконец, может найтись завещание девушки, которое я наверняка сумею раздобыть, и в нем она расскажет о мистическом браке (по-моему, она пишет об этом), что соединил ее с Дикки. Все это она, естественно, выдумала. Она абсолютно чокнутая! А это полностью обеляет Дикки, полностью.

— Роскошно! Роскошно! Я выбью для тебя обложку и по крайней мере четыре полосы. И проведу анкету: «Фотостар» спрашивает: «Вы покончили бы с собой ради него?» И конечно, мы дадим лишь самые трогательные ответы…

— Согласен. Но я также хочу, чтобы в ближайшем номере было сказано о девушке мечты Дикки-Короля, а он расскажет, какой она должна быть умной, доброй…

— Уметь пронять до потрохов, — насмешливо перебил Рене. — Но мысль мне нравится. Я назову статью «Образцовый портрет моей души-сестры», автор — Дикки-Король. И можно будет дать воображаемый портрет, ты зеваешь, их дают при розыске бандитов.

— Потрясно! Ты сам напишешь? Штуку о душе-сестре?

— Почему бы и нет?

— Сделай ее туманной, поэтичной, понял? Никаких потрохов и добродетелей домашней хозяйки. Мы сейчас заняты тем, что подумываем, не изменить ли нам имидж Дикки. Значит, нужна экология, девушка должна любить природу, простую жизнь, животных; не делай ее слишком красивой, потому что это отпугивает фанаток. Главное, что Дикки хочет видеть ее непосредственной, «подлинной», без косметики, любящей поэзию и даже медитацию.

— Что?

— Ме-ди-та-цию! Это новый трюк. Религиозная тревога, хотя все, конечно, очень расплывчато. Улавливаешь суть: он прогуливается в густых лесах и задается вопросом о смысле жизни. Он хочет, чтобы девушка поднимала его.

— Он читает «Упанишады».

— Что?

— Это новый трюк, — в свою очередь, отпарировал Рене. — Нет, шучу, я все отлично понял.

— Ты-то сам что об этом думаешь?

— Думаю, это оригинально. Это придаст нам какую-то особенную ноту… Я не против… Есть Беар с его галактиками, но это не совсем то. В этом духе чуть-чуть работал Ленорман, но недолго и не так настойчиво. Помнишь его «Нечто и я»?

— У нас все будет совсем иначе. Гораздо глубже! Учти, имидж еще не выработан, понял? Мы пока ищем. Вери требует много тонкости, изящества, понял? Он сказал: тумана напускайте сколько хотите, но имидж должен быть мистическим, хотя бы намеками.

— О, прекрасно понимаю!

— Суперкласс. Действуй, но потихоньку, намеками. Я тебе позвоню, как только мы примем решение.

— Клянусь тебе, ты будешь доволен.

— Я тебе доверяю. Но прекрати свои свинские штучки! Знаешь, ты ведь вправду немного подлец. Ты чуть было не провалил наше турне. Я это знаю! Не ори! Мне известно, что это сделал Фийу! Но ведь когда девушка позвонила, чтобы растрезвонить о своем приключении перед тем, как разбиться, ты все-таки мог бы догадаться, что она чокнутая!

— Но мне девушка не звонила! — возразил Рене. — Звонил какой-то парень из вашей труппы, так, по крайней мере, он мне сказал, — и чокнутым его никак не назовешь.

На другом конце провода ответа не последовало.

— Так это опять вы? Удивительно! — сказала она. Голос ее был каким-то неискренним.

Клод переживал по-настоящему, хотя его горе не имело отношения к Фанни. Он издевался над тем, что составляло радость Полины, высмеивал этих людей, которые были так добры к нему, всех, без исключения… Клоду никогда не следовало бы высказывать Полине то, что он думает о концерте.

Больше никогда она не будет вести себя с ним как прежде. Никогда больше не вернется ребенок, который вкладывал свою доверчивую ручку в его ладонь, отправляясь с ним в зоопарк. Они оба знают это. Именно эту неловкость Полина пыталась скрыть под притворным гневом.

— После всего, что вы мне наговорили об этом нелепом спектакле, я не поверила бы, что вы посмеете снова здесь показаться!

Фанаты, толпящиеся перед театром, у служебного входа, ждали, чтобы Дикки, Алекс и Вери, вышедшие на улицу, произвели свой отбор — указали нескольких счастливцев, которых допустят на ночной ужин и дискуссию. Была полночь.

— Я просто пришел попрощаться, — смущенно пробормотал он. — Пойми, я не хотел тебя огорчать. Я был совсем не в себе.

— Огорчать? Меня? Да мне все это просто смешно. Меня подвезли какие-то торговцы обувью, и мы в дороге не скучали! И, посмотрите, они отвалили мне пару клевых мокасин!

Толпа зашевелилась. Сейчас выйдет Дикки. Все-таки Клоду надо было объясниться с Полиной.

— Послушай, дорогая моя…

Он замолчал. Клод больше не смел обращаться к ней «дорогая моя», как он совершенно естественно делал это несколько дней назад. Перед ним стоял уже не ребенок, а девушка, уязвленная в своей гордости, в своей молодой доверчивости. И раньше чем он нашел слова и подходящий тон, появился Дикки со свитой незнакомых Клоду людей, в толпе все засуетились, слышались умоляющие просьбы, фразы вроде: «Да, ты едешь, и вы, разумеется, едете, дорогой друг, а вас двое, но все равно приезжайте, встречаемся в „Атриуме“ через полчаса или через минут сорок, Дикки заедет в отель переодеться…» — и тут мимо него прошел Алекс, сердечно хлопнув его по плечу: