Рейнальдо Аренас - Щвейцар

Речь рыбы завершилась единодушным протестом, поскольку в действительности только вторая рыбка согласилась отправиться жить на дно моря. Даже домашний голубь, не обладавший правом голоса на собрании, потому что его представлял голубь вяхирь (точно так же как ящериц представляла змея), летая над головами собравшихся, заявил, что если выбор места, где следует поселиться, определяется физическими размерами, то логичнее всего принять предложение птиц. «Разве, — вопрошал голубь, не переставая летать, — существует более обширное пространство, чем воздушное, которое бесконечно?»

Однако, поймав на себе царственный взгляд Клеопатры, голубь вернулся на место (на голову медведя), и собрание продолжалось. Слово взял старый пес сеньора Роя Фридмана.

Пес лег у ног швейцара и, обведя взглядом собравшихся, начал свою речь:

— С немалым прискорбием я терпеливо выслушал различные предложения, высказанные на нашем собрании. Пока выводы, на мой взгляд, схожи друг с другом. Все выступившие желают отдалиться от человека или по крайней мере жить независимо от него и даже по возможности держать его у себя в услужении. И почти все говорили о насилии, которое над ними учинили, и о несчастьях, пережитых по вине человека. Думаю, было бы вполне уместно, если бы члены моей семьи, которые здесь присутствуют, изложили бы и свои проблемы. Я, как видите, старик с беспрерывно барахлящим желудком, зубами, пораженными кариесом и пожелтевшими из-за карамели, которой меня постоянно пичкает сеньор Рой Фридман, хотя у меня по крайней мере сохранилось, пусть и в плачевном состоянии несколько зубов. Что же касается положения моих сестер, например тех, которые проживают в квартире Джозефа Роузмана, оно куда печальнее, поскольку все их зубы срезаны и заменены постоянными протезами, и из-за искусственных приспособлений, которые едва позволяют им сомкнуть губы, мои сестры даже не могут принять серьезного выражения перед лицом своего несчастья, а, как раз наоборот, вынуждены без конца улыбаться…

— У меня тоже постоянный протез, — перебил медведь, — и, хотя это величайшее мучение, я не улыбаюсь.

— Потому что у вас огромный рот, в котором уместится все что хочешь, — возразил пес. — Кроме того, я сейчас говорю о наших трудностях, а не о ваших, которые вы изложите в свое время. Как я уже сказал, все мы пережили какое-нибудь несчастье, навязанное нам когда блажью, когда бессердечием человека. Не могу, например, не упомянуть печальный случай пяти наших собачек чихуахуа, вынужденных постоянно пританцовывать, по милости сына управляющего. В целом, несть числа страданиям, на которые обрекает нас человек. Но станем ли мы из-за этого отрекаться от привязанности, которую он нам выказывает? Я, разумеется, знаю, что наш случай особый, поскольку речь идет о сверхумных и сверхспособных созданиях, выказывающих свою привязанность чаще, чем к другим животным. Но, как бы то ни было, мы должны прийти к очевидному выводу: вдали от человека мы ничто. Покинуть его невозможно. Сделать так, чтобы он погиб, что само по себе нелепо, значило бы погибнуть и нам самим. Возможно, вы не в курсе, что вполне объяснимо, если оставить в стороне сеньору крысу или сеньора кролика, которые, устроив себе жилье среди газет Оскаров Таймсов, могли уже стать просвещенными существами, возможно, вам неизвестно, продолжаю, что творится с некоторыми семействами, которые в предыдущих поколениях жили совершенно отдельно от человека. Так вот, хотя вам и покажется невероятным, теперь они пытаются держаться поближе к людям. Не знаю, заметили ли вы, что дрозд, который издавна считался обитателем леса, решил перебраться в город. Происходят, на первый взгляд, совсем уж неслыханные вещи: даже кит, который, сторонясь человека, обретается среди льдов, в последнее время подплывает к морякам и на языке, который им представляется стоном, пытается выразить радость своим жестоким преследователям. Что, мы сильнее кита или быстрее дрозда, раз так много воображаем о себе и так задаемся, если думаем, что могли бы жить вдали от человеческих существ? Вместо отделения я предлагаю кое-что прямо противоположное. Предлагаю сближение и тем самым соглашение, которое, как и всякое другое, должно быть дружественным. Человек не хуже и не лучше нас, однако он может быть хуже, потому что он могущественнее, и может быть лучше, потому что он умнее. Понимание, послушание, привязанность — не будем забывать о том, что он сильнее нас и что от нашего поведения зависит наше собственное выживание…

Нам точно неизвестно, собирался ли пес завершить на этом свое выступление, но из-за протестов рыбы, крысы, медведя, черепахи, змеи и в первую очередь яростного мяуканья кошки Бренды Хилл выступление осталось в том виде, в каком мы его воспроизводим. Хотя надо заметить, что чихуахуа, пританцовывая, поддержали собаку сеньора Локпеса. Нужно отметить, однако, что Клеопатра не встала на их сторону и, вероятно, чтобы утихомирить кошку, желавшую во что бы то ни стало поцарапать собаку, предоставила ей слово.

— Сеньор пес, — проворчала кошка, — воображает, что он больно умный, а мы для него, конечно, толпа бесноватых. Тем не менее столь культурное существо, как собака, похоже, не читало книгу, которую во все времена его хозяин чаще всего брал в руки. Я имею в виду Библию. Так вот, в Апокалипсисе мы можем прочесть следующее, я цитирую: «А вне — псы и убийцы». Это значит: а вне — псы и люди, потому что, насколько мне известно, термин «убийцы» относится только к людям. Таким образом, если мы будем руководствоваться Библией, которую можно считать «каноническим» произведением, предположительно написанным высшим человеком, который стал называться Богом, мы получим, что этот самый сверхчеловек, или Бог, возможно, именно потому, что является таковым, пришел к заключению, что людей и собак следует отселить, выставить их за пределы мира. Так что, следуя принципам, которые проповедует сама Библия, мы должны немедленно изгнать с нашего собрания как человека, так и собаку.

Закончив говорить, кошка с такой яростью бросилась на пса сеньора Фридмана, что только усилиями медведя, обезьяны и самой Клеопатры, удалось избежать катастрофы. Видя, что к собаке ей практически не подступиться, кошка прыгнула на грудь швейцару и, пользуясь тем, что он не мог защищаться (держал аквариум), разодрала ему униформу и отчасти поцарапала лицо. Только благодаря цепким лапам попугаев Джона Локпеса и ловким прыжкам обезьяны удалось утихомирить агрессию животного.

Зажатая в клещи попугаями и обезьяной, под суровым взглядом Клеопатры, кошка постепенно присмирела, хотя и не могла не мяукнуть от злости, когда пес на правах оскорбленной стороны попросил слова и добавил следующее: