Джон Бойн - Мальчик на вершине горы

— Нас? Кого это нас ? Меня и тебя? Тебя и его?

— Нас всех. Немецкий народ.

— Ах да, разумеется. Ты же теперь немец. Я забыла.

— Мой отец немец по праву рождения, и я тоже, — ответил Пьеро, словно бы защищаясь.

— И что же конкретно у нас украли?

— Нашу страну. Нашу гордость. Украли евреи. Понимаете, они потихоньку, исподволь завоевывают весь мир. После Великой войны…

— Но, Петер, — не выдержала Беатрис, — не забывай все же, что Великую войну мы проиграли.

— Пожалуйста, не перебивайте, когда я говорю, тетя Беатрис, — со вздохом сказал Пьеро. — Так вы проявляете неуважение ко мне, своему собеседнику. Я, конечно же, помню, что мы проиграли, но и вы, в свою очередь, не можете отрицать, что после войны нам пришлось терпеть величайшие унижения. Союзникам было мало, что они победили, они хотели еще наказать немецкий народ, поставив его на колени. И в нашей стране нашлось немало трусов, которые чересчур легко сдались врагу. И мы такой ошибки не повторим.

— А твой отец? — Беатрис поглядела Пьеро прямо в глаза. — Он что, тоже был трус?

— Да, причем худшего пошиба. Он поддался слабости и потерял боевой дух. Но я — не он. Я сильный. Я сделаю все, чтобы восстановить честь семьи Фишеров. — Он замолчал и уставился на тетю: — В чем дело? Почему вы плачете?

— Я не плачу.

— Нет, плачете.

— Ой, я не знаю, Петер. — Она отвела глаза. — Наверное, просто устала, вот и все. Очень трудная была подготовка к приезду гостей. И еще я иногда думаю… — Она осеклась, будто не решаясь договорить.

— Думаете что?

— Что совершила ужасную ошибку, когда взяла тебя сюда. Но я считала, что поступаю правильно. Думала, если ты будешь рядом, я сумею тебя защитить. А теперь с каждым днем я…

Снова раздался стук в дверь, и, когда она открылась, Пьеро сердито обернулся, но пальцами не щелкнул: на пороге стояла фройляйн Браун. Он спрыгнул с кровати и вытянулся по стойке смирно; тетя Беатрис не шелохнулась.

— Приехали! — восторженно сообщила фройляйн Браун.

— Как мне их называть? — шепотом спросил Пьеро. Дрожа от волнения, он стоял в строю прислуги, встречающей гостей, рядом со своей тетей.

— Ваше королевское высочество, — сказала та. — И его, и ее. Герцога и герцогиню. Только не заговаривай с ними первый, жди, когда к тебе обратятся.

Через пару мгновений из-за угла на подъездную дорогу вырулил автомобиль, и почти одновременно за спиной Пьеро возник Фюрер, а слуги напряженно застыли навытяжку, вытаращившись в пространство перед собой. Эрнст подъехал, заглушил двигатель, быстро выпрыгнул из машины и бросился открывать заднюю дверцу. Из автомобиля выбрался человечек в тесноватом костюме и со шляпой в руке. Он огляделся, словно не понимая, куда попал, явно разочарованный от не слишком торжественной встречи.

— Естественно было бы ожидать какого-никакого оркестра, — невнятно произнес он, обращаясь скорее к себе, чем к кому-либо, а затем отработанным жестом поднял руку в нацистском приветствии — так, словно давно ждал случая это сделать. — Герр Гитлер, — великосветским тоном сказал он, без труда переходя с английского на немецкий язык. — Как приятно наконец познакомиться.

— Ваше королевское высочество, — отозвался, улыбаясь, Фюрер. — Ваш немецкий безупречен.

— Да, что же, — пробормотал человечек и затеребил шляпную ленту. — Семья, видите ли… — Он неловко умолк, словно бы не зная, что говорить дальше.

— Дэвид, а меня не представите? — Из машины выпорхнула женщина, одетая во все черное, будто на похоронах. Она говорила по-английски с сильнейшим американским акцентом.

— Да-да, разумеется. Герр Гитлер, разрешите представить: ее королевское высочество герцогиня Виндзорская.

Герцогиня проворковала, что «очарована», и Фюрер эхом повторил то же самое, попутно похвалив ее немецкий.

— Он далеко не так хорош, как у герцога, — улыбнулась дама. — Но кое-как объясниться могу.

Ева выступила вперед, чтобы и ее представили, но, обмениваясь рукопожатиями, держалась неестественно прямо — видимо, боялась, как бы королевские особы не заподозрили ее в попытке сделать книксен. Обе пары поболтали о пустяках: о погоде, окрестных видах и о поездке на гору.

— Я несколько раз думал: вот сейчас свалимся, — пожаловался герцог. — Головокружение там пришлось бы крайне некстати, согласитесь?

— Эрнст ни за что не допустил бы аварии, — ответил Фюрер, глянув на шофера. — Он знает, как вы для нас ценны.

— А? — Герцог вскинул глаза с таким видом, словно только сейчас понял, что с кем-то беседует. — Что вы говорите?

— Давайте пройдем в дом, — предложил Гитлер. — Вы в этот час любите пить чай, верно?

— Капельку виски, если есть, — отозвался герцог. — Высота, знаете ли. Ужасно изматывает. Уоллис, вы идете?

— Да, Дэвид. Я восхищалась домом. Правда же, он великолепен?

— Мы с сестрой обнаружили это место в 1928-м, — сказал Гитлер. — Выбрались в отпуск, и мне настолько понравилось, что я купил дом, едва смог себе это позволить. И теперь стараюсь приезжать как можно чаще.

— Людям нашего положения важно иметь уединенный приют, — изрек герцог, дергая себя за манжеты. — Место, где можно спрятаться от всего мира.

— Людям нашего положения? — Гитлер поднял бровь.

— Влиятельным людям, — пояснил герцог. — У меня, знаете ли, в Англии раньше был такой приют. Когда я еще был принцем Уэльским. Форт Бельведер. Туда я сбегал от всех забот. И какие мы устраивали роскошные вечеринки, помните, Уоллис? Я хотел даже запереться там и выбросить ключи, но премьер-министр непостижимым образом всегда умудрялся проникнуть внутрь.

— Не исключено, что мы сможем помочь вам отплатить ему за любезность. — Фюрер расплылся в улыбке. — Пойдемте поищем вам что-нибудь выпить.

— А это что за маленький человечек? — спросила герцогиня, заметив Пьеро. — Не правда ли, Дэвид, он очень мило одет? Прямо чудесная игрушечка: маленький наци. Я бы с радостью забрала его с собой и поставила дома на каминную полку, до того он прелестен! Как тебя зовут, солнышко?

Пьеро посмотрел на Фюрера; тот поощряюще кивнул.

— Петер, ваше королевское высочество, — сказал Пьеро.

— Племянник нашей экономки, — пояснил Гитлер. — Бедняжка остался сиротой, и я разрешил поселить его здесь.

Уоллис повернулась к мужу:

— Видите, Дэвид? Это я называю подлинной христианской добродетелью. Вот чего люди о вас не знают, Адольф. Я ведь могу называть вас Адольф, да? А вы зовите меня Уоллис. Люди не видят, что под формой, под всей этой милитаристской цветистостью скрываются душа и сердце истинного джентльмена. А что до вас, Эрни, — она подняла руку, затянутую в перчатку, и погрозила шоферу пальчиком, — то, я надеюсь, вы теперь видите…

— Мой Фюрер, — перебив герцогиню и поспешно шагнув вперед, на изумление громко сказала Беатрис, — мне, видимо, пора заняться напитками для гостей?