Нина Катерли - Окно (сборник)

— Сейчас убери безобразие, не то штраф в двадцать четыре часа! проорала дворничиха и, повернувшись, стала злобно спускаться по лестнице, а Фирфаров побежал за ней. Так они и выскочили во двор — Николай Павлович в пижамных штанах и выкрикивающая бессмысленные угрозы дворничиха.

Посреди двора зияла пасть Болотина.

— Говорил я — его этот драндулет, — заквакал Болотин, увидев Фирфарова и показывая на забившийся в угол трактор. — Скажешь — нет? Ты! Че-е-ек с одной большо-ой буквы!

Стоило Фирфарову показаться во дворе, как трактор радостно засиял фарами и затарахтел.

— Вот! Вот так и кажно утро! А меня-то мучают, меня-то терзают: кто это людям спать не дает? Убирай бандуру, а то завтра в товарищеский суд! завизжала Полина.

— Да при чем же здесь я, товарищи, — нарочно очень тихо и спокойно сказал Фирфаров и повернулся к трактору спиной. — Смеетесь, что ли? Я «Жигули» покупаю, все знают…

Но трактор, этот идиот, металлолом чертов, выполз из угла, развел пары и остановился рядом с Фирфаровым. Тут Фирфаров увидел одного из жигулистов. Усмехаясь, тот шел прямо к нему через двор, а подойдя, сказал, не вынимая рук из карманов своей пижонской куртки:

— У вас же есть гараж, коллега. Поставьте свой транспорт туда, и инцидент исчерпан.

— Испорчен! — загоготал Болотин. — Удавится — не поставит!

И Фирфаров не выдержал. Щеки его побелели, подбородок задрожал. Не помня себя, он изо всех сил пнул железную подножку и больно ушиб ногу. От боли и от обиды слезы подступили к его горлу, и он закричал тонким голосом:

— Что это такое в самом деле?! Что вы пристали к чеаэку! Не мой это транспорт! Не мой! Не знаю — чей! И знать не хочу! Он посторонний, посторонний!

И вдруг во дворе стало темно.

Погасли фары, замолчал мотор. В полной тишине трактор двинулся к воротам, беспомощно рыская в темноте, два раза наткнулся на стену, но все-таки нашел дорогу и выкатился на улицу, будто кто-то толкал его сзади в спину.

— Как же… — забормотал Болотин, — куда это он, на ночь глядя? Эй, друг! Стой, слышь!

— Он же слепой, пропадет! — вдруг закричала дворничиха и побежала в подворотню.

Пожав плечами, Фирфаров медленно вышел за Ней, игнорируя Болотина.

Трактор был уже довольно далеко. Приседая на правое колесо, он ковылял прямо на красный свет, кургузый и нелепый рядом со сверкающими легковыми машинами и важными автобусами. На мгновение туристский «Икарус» заслонил его, а когда проехал, трактора было уже не видно совсем.

Во дворе Фирфарова нагнала зареванная Полина.

— Зараза! — яростно сказала она и плюнула ему под ноги. — Наставили в кооперативном дворе гаражей! Все часткову скажу! За квартиру никогда не плотишь… тоже еще… чеаэк!..

Фирфаров хотел было поставить обнаглевшую дворничиху на место, но что толку связываться с полуграмотной бабой!

Мокрый холодный ветер дунул из подворотни, и он вдруг вспомнил, что завтра-то уже осень, первое сентября. Фирфаров постоял еще немного у ворот, поежился и пошел домой.

За ночь город стал другим. Это было похоже на возвращение. Через много лет, пустых и одинаковых, с длинными ожиданиями, ненужными разговорами, одинокими тусклыми вечерами, она вернулась вдруг на улицы, оставшиеся где-то далеко, в ранней юности, может быть, в детстве. На улицы, почти уже забытые и вот в это утро снова явившиеся вместе с солнцем, разбивающимся о стеклянные лбы трамваев; вместе с «классами», неровно начерченными на тротуаре и называющимися — ну, конечно же, господи, как она могла забыть! — «скачок».

Спрятали глаза и стали совсем незаметными ненужные сегодня «Булочная», «Рыба — овощи», какой-то непонятный «Гортранс». Зато розовая кукла в витрине игрушечной мастерской — подвальчика так и выглядывала, так и тянула к стеклу свои растопыренные руки.

А как улыбались, как все понимали мудрые, добрые собаки, вышагивающие на поводках рядом с хозяевами и дружелюбно покачивающие хвостами!

По реке плыла елка. Одним боком она вмерзла в льдину, с другой стороны торчали темные, голые ребра. Елка была похожа на акулий скелет. И на одном из ребер — синий шар, сверкающий, синий новогодний шар.

Девушка остановилась и проводила льдину глазами. Блестя на солнце, шар уплывал по реке в океан.

А что же случилось? Куда девался вчерашний город? Куда девались вчерашняя жизнь и она сама — вчерашняя?

Накануне вечером она зашла в комиссионный магазин, чтобы примерить парик. Говорят, в париках даже самые некрасивые девушки становятся похожими на кинозвезд.

Парики грудой лежали на прилавке — огненно-рыжие, белокурые, черные, седые.

«Примерю этот», — решила девушка и, оглянувшись, стала натягивать парик с длинной светлой челкой.

«Похожа на Иванушку-дурачка!» — она сняла белокурый парик и надела другой, с черными кудрями.

«А теперь — вылитая баба-яга! Нет, тут уж, видно, ничем не поможешь».

Девушка сдернула парик, чуть не разорвав его пополам, и подошла к продавцу. Облокотившись на прилавок, он читал какую-то толстую книгу.

— Что бы вы мне посоветовали купить в подарок… сестре, которая хочет хорошо выглядеть? — спросила девушка.

Вместо ответа продавец вдруг громко захохотал, затряс головой и, не отрывая глаз от книги, начал шарить в карманах. Найдя там носовой платок, он вытер им лоб и продолжал читать.

— Скажите, — девушка тронула продавца за локоть, — что у вас в этом свертке?

Продавец перевернул страницу и с недоумением взглянул на девушку.

— В каком свертке? В этом? Безответная любовь.

— Вы… шутите?

— Никогда не шучу на работе. И вообще не шучу, — он подвинул к себе книгу и снова принялся хохотать.

Девушка ждала. Когда хохот прекратился, она спросила:

— А счастливой у вас случайно не найдется?

Продавец оторвался от книги и несколько секунд молча рассматривал девушку.

— Случайно — не найдется, — медленно произнес он, — а на вашем месте я бы взял эту, тоже на дороге не валяется.

— А можно ее посмотреть? — она потянулась к свертку.

— Трогать и примерять не разрешается! Или берете — или нет, — и продавец снова уткнулся в книгу.

— Беру, — сказала девушка. — Сколько нужно платить?

Безответную любовь продал в комиссионном магазине сосед девушки, молодой человек, который жил с ней на одной лестничной площадке. Он мучился своей любовью почти целый год, похудел, перестал спать по ночам, растерял друзей.

— Хватит! — сказал он себе однажды утром. — Надо наконец начать жить, как нормальный человек. От этой проклятой любви — только бессонница. Лучше я продам ее, а взамен куплю себе… ну, хоть аквариум с золотыми рыбками. А летом поеду в отпуск к морю!

Она забыла уже, зачем так рано вышла сегодня на улицу. Может быть, из-за солнца? Оно светило прямо в окно, и это было совершенно необъяснимо — окно выходило на север.