Дэвид Лодж - Райские новости

Старое суеверие, успокоил я Урсулу, его изъяли из приготовления к первому причастию много лет назад. Я коротко изложил современную теологию причастия: важность совместной трапезы в еврейской культуре, место «агапе», или вечери любви, в жизни ранних христиан, ошибочная попытка схоластов подкрепить евхаристию [48] Евхаристия — тоже, что пресуществление — причащение, одно из таинств христианской церкви, состоящее в том, что во время богослужения верующие вкушают хлеб и вино как воплощение «тела и крови» Христа. аристотелевским логическим обоснованием, что привело к доктрине пресуществления и суеверным представлениям о священной гостии. Я слышал, что все больше и больше уподобляюсь лектору из колледжа Св. Иоанна, и видел, что Урсула выражает все возрастающее нетерпение, но почему-то не мог переключиться на более подобающий регистр. Когда я закончил, она спросила: «Какое ко всему этому имеют отношение евреи?» Я ответил, что Иисус был евреем. Она сказала: «Полагаю, да, но я как-то никогда не думала о нем как о еврее. На Туринской плащанице он совсем не похож на еврея». Я сообщил, что Туринскую плащаницу недавно определили как средневековую подделку. Урсула какое-то время помолчала, потом спросила: «Эта Софи Кнопфльмахер все еще сует нос в мои дела?»

Временами бывает очень трудно любить невежественных, предубежденных старых людей, даже если они больны и беспомощны.

Вернулся на квартиру чтобы подготовиться к визиту к Миллерам. К 5.15 я был готов: принял душ, подровнял бороду, переменил рубашку. Подумал, не надеть ли галстук, но решил не надевать: слишком жарко. Чтобы убить время, записал события сегодняшнего дня. Сейчас 6.15. Я чувствую себя странно взвинченным, взволнованным, полным ожиданий. Почему? Может, потому, что никому не сказал про это приглашение — ни папе, ни Урсуле, ни даже миссис Кнопфльмахер, которая только что заглянула ко мне, на этот раз с салатом из тунца, который я с благодарностью принял и убрал в холодильник. У меня такое ощущение, словно я прогуливаю занятия или, как во время войны, вступаю в связь с женщиной с оккупированной территории. Да, должно быть, дело в этом.

10 часов вечера

Только что вернулся от Иоланды Миллер. Интересный вечер и в высшей степени приятный, хотя закончился довольно внезапно и неудовлетворительно. Целиком по моей вине. Я испытываю какое-то беспокойство и недовольство собой; но на удивление бодр — без сомнения, это последствия разницы во времени. Я знаю, что если сейчас лягу, то не усну, поэтому вполне могу по горячим следам записать свои впечатления от встречи.

Дом Миллеров ничем не отличается от других одноэтажных деревянных строений, маленьких и квадратных, примостившихся на склонах сырой узкой расселины в горах над университетом, который, в свою очередь, расположен над Вайкики. Дорога непрерывно взбирается вверх и в конце становится настолько крутой и извилистой, что я не единожды боялся, одолеет ли моя почтенная «хонда» следующий поворот. Климат здесь отличается от Вайкики — более сырой и влажный. Растительность густая и буйная. «Добро пожаловать в тропический лес!» — крикнула с крыльца Иоланда, когда я поднимался по ведущей от дороги ступенчатой тропке, скользкой от притоптанных листьев и лепестков гибискуса. Иоланда сказала, что дождь идет практически каждый день, хотя редко подолгу. Облака задевают за вершины холмов и то и дело проливаются легкими осадками. «По привычке, — добавила она, — как пес, задирающий ногу у столба». Бытовые приборы ржавеют, книги покрываются плесенью, вино скисает. «Я ненавижу это место, — сказала она, — но не могу отсюда выбраться».

Однако сегодня вечером дождя не было, и с веранды (или «ланаи», как шутливо-подчеркнуто назвала ее Иоланда, словно желая самоиронией откреститься от любой претензии на этническую подлинность) открывался потрясающий вид на солнце, садящееся за Вайкики и окрашивающее сбившиеся в кучу высотные здания в розовый и розовато-лиловый цвет. Отсюда, сверху, видно, насколько компактен и нереален Вайкики. Он похож на мини-Манхэттен, чистый и нетронутый, как архитектурная модель, чудесным образом выросшая на тропическом пляже. Иоланда показала мне полоску канала Ала-Ваи, который ограничивает курорт со стороны острова. «Канал проложили, чтобы осушить болота, что и сделало Вайкики пригодным для жилья. Прежде он кишел комарами. Но это было гениально еще и с точки зрения планировки, потому что, привлекая туристов, их в то же время можно держать как в загоне, чтобы они тратили все свои деньги в отелях и магазинах Вайкики и не слишком мешали всем остальным. Это мне мой муж объяснил. Он географ».

Вскоре я выяснил, что они с мужем живут раздельно и что «мы» в приглашении относилось к ее шестнадцатилетней дочери Рокси, которой я был представлен как «тот самый мистер Уолш, с чьим отцом произошел несчастный случай». Рокси с любопытством на меня посмотрела и вежливо поинтересовалась состоянием здоровья папы. Ее собственный отец, похоже, оставил Иоланду примерно год назад ради более молодой женщины, преподавателя на его кафедре в университете. Бракоразводная процедура все время откладывается из-за финансовых разногласий, которые, по признанию Иоланды, она сама же и затягивает.

«Ему бы хотелось, чтобы я убралась из его жизни, как можно быстрее дала ему развод, получила бы свою долю за дом и вернулась на континент. Но он так легко не отделается. Почему я должна уступать? Я намерена помешать ему. Я хочу, чтобы ему было стыдно. Хочу причинить ему боль. Хочу, чтобы знал: куда бы он ни пошел: в супермаркет, в аптеку или на факультетскую вечеринку, — всегда есть вероятность встретиться со мной. Я приберегаю для него — или для нее — особый мрачный взгляд. Тренируюсь перед зеркалом в ванной комнате. Вы можете подумать, что я веду себя как ребенок, особенно учитывая мою профессию, и будете правы. Но мне было плохо. Я чувствовала себя преданной. Понимаете, я знаю эту девушку. Она — одна из бывших студенток Льюиса. Бывала у нас дома. Я считала ее приятельницей».

Должен сказать, что, прежде чем достигнуть такой степени откровенности, она довольно много выпила. Слабо разбавленный тоником джин перед ужином (если себе она смешала так же, как мне) и больше полбутылки божоле, которое принес я. Мы уже перешли к сыру и фруктам. Низко опущенный над столом абажур бросал круг яркого света на лужицу тающего камамбера, но ее лицо оставалось в тени. Мы были одни. Рокси в мгновение ока проглотила салат и курицу с лимоном, приготовленную в горшочке, и отбыла с какими-то друзьями в автокинотеатр. («Только не поздно», — предупредила ее Иоланда, когда на дороге внизу закашлял автомобильный сигнал и Рокси вскочила. «А поздно — это сколько?» — «Десять часов». — «Одиннадцать». — «Десять тридцать». — «Десять сорок пять», — крикнула с крылечка Рокси, захлопывая за собой дверь-сетку. Иоланда вздохнула и скорчила гримаску. «Это называется семейным советом», — сказала она.)