Сергей Шаталов - Антология странного рассказа
- Название:Антология странного рассказа
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Фолио
- Год:2012
- Город:Харьков
- ISBN:ISBN 978-966-03-6080-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Сергей Шаталов - Антология странного рассказа краткое содержание
Эта книга — своеобразный срез (от Чикаго до Ферганы) новаторской, почти невидимой литературы, которую порой называют «странной».
Антология странного рассказа - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Шопен озвучивал все мои мысли. А думала я о подруге.
Муж оставил ее. Он не просто ушел — он умер. Она его не любила, живого. И только на кладбище вдруг почувствовала любовь свою — сначала спиной, покрывшейся холодным потом, — потом глоткой. Любовь наконец вошла в нее, но застряла, перекрыв дыхание. Осыпаются листья, мерзнут пальцы, горький комок любви взрывается в горле и выплескивается наружу, смешиваясь со злобой и ненавистью покинутой женщины.
— Знаешь, вот смотрю я на него, лежащего в гробу, и чувствую, как люблю. Вот уже и земле его предали, а любовь растет.
— Да, мертвых любить хорошо.
— Перестань, любить всегда нехорошо. Любовь всегда не вовремя, это всегда трудно.
Я понимала ее, понимала, как ходит внутри у нее печаль, как гудит тоска по несостоявшемуся «нечто». Но он уже не может разделить с ней эту любовь, не может выпрыгнуть и швырнуть в нее камнем, отвечая взаимностью…
Наверное, Шопен помог. Нет, он не был на похоронах, сейчас его почему-то не зовут, боли боятся. Он звучал у меня в голове.
Это был не фортепианный Шопен, а симфонический. Я и сама не ожидала, что он такое может. В своем звучании внутри меня Шопен превзошел себя. Это была божественная музыка. Или нет, не то, слово «божественная» не отражает сути. Это была Богова музыка. Бог играл сам. Играл на скрипке. Когда она запела, взошло солнце, затмевая смерть.
И стало хорошо.
Я вернулась. Я не спала целую вечность, и она заговорила со мной:
— Скажи мне, какая я?
— О!О!О!
— Ты хочешь сказать «ноль», пустое место?
— Нет, что ты! Ты — наполненная пустота, исполненная особого света и цвета.
— Я не черная?
— С чего ты взяла?
— Просто в моей жизни так много ночей.
— Ночи бывают чистыми, светлыми, белыми, а в иной день выпадает так много грязи вместо дождя, и он становится черным.
— А почему все думают обо мне иначе, чем я сама, почему мое внутреннее представление о себе не совпадает с представлением обо мне других?
— Таков мир — никто не видит одного и того же.
— А как же нам тогда понимать друг друга? Может быть, можно приблизить и совместить мое видение себя с видением меня другими. Например, на мой абрис наложить абрисы всех тех, кто меня представляет.
— Не совпадут. У них же у каждого свой внутренний образ тебя. Надо сначала усреднить смотрящих на тебя, превратить их всех в ОДНОГО и затем совместить с собой, а это утопия.
— Получается, я так и буду скрываться от них за их представлениями обо мне?
— Получается, так. А почему тебя это волнует?
— Не знаю, наверное, хочется, чтобы хоть кто-нибудь заметил меня.
— ОН давно заметил тебя. — Глаза мои сомкнулись на этой фразе. И стало хорошо.
В душе было тихо и пасмурно.
Я села писать роман о любви, а написала заметку о жизни. Причем жизнь сначала раскрылась передо мной, а потом сжалась, как концентрат.
И вот что я заметила:
Мы ходим по ровным линиям судьбы, или не ровным, но все равно четко размеченным, очерченным. И если старательно ходим, соответствуем чертежам, с нами ничего не случается. Но нам скучно. Мы пробуем нарушать границы, — спотыкаемся, падаем в ямы. Вывих, ушиб, перелом и долгое лечение, в конце концов, идут нам на пользу, потому что в это самое время происходит расширение нашего пространства, создается новый, более сложный чертеж.
Места, где мы ушиблись, мы не будем обходить стороной, но станем чуть осторожнее. Эта осторожность вскоре войдет в привычку, затем в систему и станет новой, ровной, не опасной линией.
Но интерес к кривизне и изломам никогда не покинет нас. Ведь мы по натуре захватчики, нам всегда не хватает любви, нам хочется ощутить укол незнакомого пространства, получить очередную инъекцию (смесь боли и радости) и расширяться далее. И чем большие пространства мы будем захватывать, чем объемнее и значительнее становиться, тем скорее мы сольемся с величайшим «ничто», энергетическим шаром-Богом и его божественной любовью.
А дальше в соавторстве с ним мы станем создавать новые чертежи-маршруты для различных миров нашей Вселенной, а также для отдельных людей, которые предпочитают быть проще и ходить по заданным маршрутам. Что ж, так удобнее, комфортнее жить, так можно легко попасть в небо. И потом хорошо умирать, ощущая, что не несешь никакой ответственности за всех оступившихся.
— Что это ты пишешь? — спросил муж.
— Новую книгу о нас.
— Людях?
— Которые любят.
Из цикла «Когда хочется выйти из…»
Пальчик ее удлиняется, вытягивается, как антенна, и качается сначала перед моим носом, затем опускается к центру груди.
— Дедушка, сядь здесь!
Дедушка медленно поворачивает голову в мою сторону, оглядывает перспективу и отворачивается.
Она мысленно прокалывает мне грудь, но я почему-то не падаю, не умираю и не улетаю, освобождая ей место. Я продолжаю раскачивать лавку-качель. Морской ветерок колышет мои волосы. Мне почему-то не хочется уступать ее прихоти.
Пятилетняя хрюшечка в розовых рюшечках начинает капризно, но властно попискивать.
— Пи-пи-пи-пи-пи. Дедушка, сядь, я тебе сказала!
— Но, внученька, здесь ведь уже сидят.
— Здесь никого нет, — скандирует Хрюшечка, завершая сентенцию нотой соль третьей октавы, и пристально смотрит мне в глаза продолжительно и злобно. Затем начинает противно скрежетать зубами.
Со мной, к ее удивлению, ничего не происходит.
Что же это?.. Хрюшечка ощущает себя владелицей волшебной терки-ластика, позволяющей стереть любого человека с картины неизвестного художника и вписать в пейзаж себя (свое). И вдруг нет, не получается. Она покрывается капельками пота от усилий, размазывая абрис моего лица. Она хлещет меня по щекам, бьет по носу. На месте глаза образуется дыра — провал в море. Она боится утонуть, хватается за дедушкину штанину, но упорно продолжает орудовать теркой. Я открываю рот — еще одна дыра. Я напеваю какую-то грустную песенку и вспоминаю маленького мальчика из трамвая тридцатилетней давности.
— Сесть хочу! — Он заходит в трамвай, становится в центре и, громко заявив свои права, вынуждает подскочить человек десять сразу. Они уступают ему свои места. Он медленно двигается, тщательно осматривает сиденья, прежде чем сделать окончательный выбор.
— Вешать! Всех вешать!
— Deutschland über alles! (Германия превыше всего!)
— Править миром буду я!
— Прости ее за неведенье, — ветер уносит фразу.
— Почему? Ведь тот, кто ведает, царапает ее ноготком мое лицо.
Диктаторы всегда побеждают, а потом умирают. Люди — наоборот!
Я умерла. Я вышла из своего пейзажа.
Она толкнула пустые качели, расхохоталась и убежала.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: