Жиль Легардинье - Совсем того!

— Вы мне положительно нравитесь, месье Манье. В самом деле нравитесь. Но если вы еще раз исковеркаете мою фамилию, я вырву ту хреновину, что у вас потоптал, и скормлю вам вместе с землей и корнями.

Четвертый день подряд Блейк осторожно ставил свой таинственный прибор возле кота, а тот позволял себя гладить.

— В конце концов я разгадаю твой секрет, — шепнул коту Блейк.

Утреннее солнце заливало кухню ярким светом. Одиль была на этаже Мадам, помогала ей одеваться. Ровно в девять часов Эндрю услышал, что кто-то ковыряет ключом в замочной скважине. Он вышел в холл, но звук шел не от входной двери. Он пошел назад, и тут в конце западного коридора увидел крадущуюся тень. Если это Манон, то почему она прошла через служебную дверь, которой никто никогда не пользуется? А если это не Манон? Надо пойти посмотреть, подумал Блейк. Решительным шагом он устремился за тенью. В кладовой никого, в прачечной тоже. Блейк осторожно открыл последнюю дверь.

— Манон, вы здесь?

В дальнем углу комнаты, возле полок с бытовой химией стояла Манон и что-то искала на верхней полке.

— Здравствуйте, месье Блейк. Как поживаете? Произнося эти слова, она даже не обернулась. Что-то здесь не так, подумал Эндрю. Он уже собрался развернуться и уйти, но не в его характере было, почуяв неладное, не попытаться разобраться, в чем дело.

— Хорошо, спасибо. А вы?

— Классно, все в порядке.

Голос у девушки был какой-то странный.

— А как прошел день рождения Жюстена? — спросил Блейк. — Вы все успели приготовить, как хотели?

Девушка перестала шарить среди коробок и флаконов и тяжело вздохнула. Вся как-то обмякнув, она прильнула лбом к полке. Потом тихонько заплакала.

— Что случилось, Манон?

Эндрю положил руку ей на плечо. Она продолжала плакать, потом опять вздохнула и ответила:

— Это был худший вечер в моей жизни.

— Не всегда получается так, как хотелось. Не стоит так расстраиваться.

Манон повернулась к Блейку: лицо ее выражало горечь, глаза опухли и покраснели от слез.

— Не в этом дело, — сказала она, шмыгая носом. — Он меня бросил.

— Бросил вас во время празднования своего дня рождения? Но почему?

— Потому что он большой подлец!

— Но он вам что-то сказал?

— Жюстен не хочет от меня детей.

— Но, может быть, еще рано строить такие планы…

— Не рано. Я беременна, уже два с половиной месяца. Эндрю остолбенел.

— Я хотела сделать ему сюрприз, — продолжала Манон. — Мне так хотелось сообщить ему первому, в день, когда ему исполнилось двадцать шесть. Сначала он подумал, что я его разыгрываю, ну, чтобы его проверить. А когда убедился, что это правда, рассвирепел. Обвинил меня в том, что я все подстроила, а я ничего не подстраивала! Он сказал, что я хочу его захомутать, но что он не поддастся. Мы разругались, и он уехал и сказал, что больше мы никогда не увидимся.

Они стояли в тесной комнатушке, посреди полок, заставленных коробками, пакетами и бутылками, под голой, свисающей с потолка лампочкой. Эндрю перевернул ведро вверх дном и знаком предложил Манон сесть. Сам он устроился напротив нее на ящике с бутылками. Оторвав от рулона кусок бумажного полотенца, протянул девушке:

— Высморкайтесь.

— Спасибо.

— Вы говорили об этом с матерью?

— Она терпеть не может Жюстена, она мне запрещала с ним встречаться. Если узнает, что я от него беременна, она меня выгонит. И потом, я хочу оставить ребенка. Я буду одна его воспитывать! Я хочу видеть, как он растет. Это мой малыш, и я ко всему готова. Если мне повезет, он будет вылитый отец, и он всегда будет у меня перед глазами. Его, по крайней мере, я всегда смогу обнять…

Манон опять разрыдалась. Эндрю дотронулся до ее руки:

— Могу я высказать свое мнение?

— Если хотите, месье Блейк, но это ничего не изменит. Жюстен ушел, ребенок родится в мае, я опять не пройду по конкурсу, и мать выгонит меня из дому.

— Вы все видите в черном свете. Вам надо успокоиться и подумать.

— Вам легко говорить! Не вы же оказались в такой ситуации. Меня не интересуют прописные истины. Вы добрый, но вы не можете понять, каково мне…

— Вам, конечно, трудно в это поверить, Манон, но мне тоже было столько лет, сколько сейчас вам. И у меня есть дочь, чуть постарше вас. Мне, конечно, трудно представить себя на месте беременной женщины, но я прекрасно помню, что почувствовал, когда жена сообщила мне, что я стану папой. Мы действительно хотели иметь ребенка, мы надеялись, что у нас будет малыш. И тем не менее в тот вечер, когда жена объявила мне о своей беременности, меня охватила страшная паника. Я изо всех сил старался этого не показать, но меня на миг охватило желание бежать без оглядки. Моя жена так ничего и не узнала о моем тогдашнем состоянии. Вы первая, кому я об этом рассказываю. Я много раз спрашивал себя, откуда взялась такая странная реакция. Частично ответить на этот вопрос я смог лишь в сорок лет. Я думаю, что меня пугала ответственность. Я боялся того, что потеряю право вести прежнюю беззаботную жизнь молодого мужчины. Чтобы быть до конца честным, скажу, что я, наверное, не хотел, чтобы моя жена любила еще кого-то, кроме меня. Это не служит оправданием, но, быть может, кое-что объясняет.

Манон смотрела на Блейка. Он продолжал:

— Я не знаком с Жюстеном, но открою вам секрет: все мужчины устроены более или менее одинаково. Даже если мы по-разному выглядим и по-разному живем, мотивы наших поступков в общем-то схожи. Всю жизнь мы стремимся удовлетворять свои желания, в лучшем случае — исполнять свой долг в соответствии с возможностями. Женщины устроены иначе. Вы никогда не действуете исключительно в своих интересах. В вашей жизни главное не ваши желания и возможности, а чувство любви к другому существу. Мы своими поступками преследуем какую-то цель, а вы всегда действуете ради кого-то.

— По-вашему выходит, что Жюстен вернется?

— Вот пример практического женского ума в противоположность мужскому. Мы обожаем абстрактные теории. Однако вы правы, Манон, жизнь — штука конкретная. Мне бы очень хотелось вас успокоить, но я не знаю, вернется ли Жюстен. Вместе с тем я понимаю и ваше желание сообщить ему о таком важном событии, и его реакцию.

— Он испугался?

— По всей вероятности, да. Испугался до такой степени, что наговорил невесть чего.

— Он ревнует к будущему малышу?

— Слишком много чести мужчинам — полагать, что они смотрят так далеко и соображают так быстро. Он ждал, что вы будете служить ему, такому молодому, свободному…

— …и такому красивому…

— А вы ему объявили, что отныне и навеки связаны с маленьким существом и ответственны за него.

Манон громко шмыгнула носом:

— Какая же я идиотка…

— А вот пример женской поспешности в сравнении с нерешительностью мужчин. Вы поступили так, как вам казалось лучше. И вы были правы. Но это не всегда производит желаемый эффект. Какой реакции вы от него ждали?