Геннадий Сазонов - Марьинские клещи (сборник)

У гостя за плечами была Вязьма, а у командарма — Торопец.

Отбивая атаки фашистов, 22-я армия попала в окружение на торопецком направлении. Генерал, однако, не пал духом, уберёг солдат и офицеров от разгрома, вскоре они прорвали кольцо окружения и вышли в район города Андреаполя.

Так армия Юшкевича сохранила и людей, и боеспособность.

— Задание понятно! — сказал Василий Александрович. — Лучшие силы армии отдаю, Иван Степанович. Жалко, но что поделаешь? Приказ подготовим теперь же, соединения оперативно перебросим на автотранспорте под Калинин.

— Я не сомневаюсь в ваших бойцах и командирах, а их опыт как раз теперь и пригодится, — сказал Конев.

Дивизия генерала С.Г. Горячева должна была занять оборону на окраине Калинина, вдоль шоссе на Бежецк, соединения под командованием генерала В.И. Швецова выйти в район Торжка и взять под контроль автостраду Калинин-Торжок.

— Может, заночуете, Иван Степанович? — предложил Юшкевич.

— Нет, не могу, надо успеть ещё в Ржев, к Масленникову.

— Темно, водитель ваш устал, не ближний путь проделал, — заметил Василий Александрович. — И опять в дорогу?

Мало ли что в дороге случится? Оставайтесь, Иван Степанович, на зорьке и поедете.

— Что ж, разумно, — согласился Конев. — Предложение принимаю.

Величавый хвойный лес, побелённый понизу робким снежком, окаймлял трассу на Ржев. Сладким покоем, уже давно оставленным в горячке войны, веяло от древних сосен, на их верхушках играли заревые лучи.

Хотелось хоть как-то, хоть на минуту отвлечься от тяжести лихолетья.

Утро настраивало Чуранова на лирический лад. И он, весело взглянул на хозяина, пропел в вологодском духе:

Генерал оторвался от размышлений, тепло улыбнулся.

— А что, Николай, из частушек да прибауток, сколь ты знаешь, энциклопедию вполне соберёшь, я люблю почитать такое на досуге, — оживился он. — Вот войну закончим, записывай всё, издадим прямо в Вологде. А?

— Что вы, товарищ генерал! — Николай был польщён. — Я же самоучка. А в наших вологодских деревнях встречаются такие знатоки прибауток да бухтин, что я им и в подмётки не гожусь, начнут — не переговоришь, на всякий чих найдут присказку.

И Николай пропел:

— Не скромничай! — сказал Иван Степанович. — И у тебя целый короб частушек наберётся. Приказываю: давай начинай записывать со следующего дня.

— Слушаюсь, — ответил водитель.

Чуранов кивнул, хотел ещё что-то сказать, но не успел — прямо на колее зияла воронка от бомбы. Он стал её объезжать, такая же яма красовалась на обочине, из ямы торчали переломанные взрывом сосны, дальше — тоже воронки.

— Изверги! — не вытерпел Николай Чуранов. — Мало им людей, деревень, городов, так и лес взялись корёжить. Вон сколько поналомали!

— У них цель такая — оставить после себя пустыню, выжженную огнём, — поддержал разговор генерал, — для того и напали на Советский Союз.

Ближе к Ржеву они всё чаще встречали беженцев. Кто шёл пешком, кто ехал на подводах, в основном, женщины и дети. Кто-то вёл корову или лошадь, но их было мало. Большинство несло в руках узелки с нехитрой провизией и документами, а всё нажитое брошено было в Ржеве. Всякий теплил надежду, что беда временная, что он вернётся домой, а дом останется невредимым.

Когда прибыли в расположение частей, адъютант Конева быстро нашёл штаб 29-й армии, её командующий оказался на месте, что было очень кстати.

Генерал-лейтенант И.И. Масленников, широкоплечий, подстриженный под нуль, с хмурым лицом, сдержанно принял Конева, на что имел какие-то свои соображения, о них он предпочитал не распространяться. Во всяком случае, Масленников, как и некоторые другие командующие армиями, разделял мнение отдельных высоких лиц в Москве о вине Конева в трагедии под Вязьмой.

Генерал Масленников доложил заместителю командующего Западным фронтом о ситуации под Ржевом. Решительных мер против наступления врага армия не предпринимала. Это вызвало раздражение у Конева. Усилием воли Иван Степанович погасил гнев, готовый вырваться наружу, но недовольство просочилось в его словах.

— Три дня назад командующий фронтом передал вам приказ восстановить положение на Ржевском направлении, — напомнил генерал. — Вы получили приказ Жукова?

— Так точно, получил этот приказ, — подтвердил Масленников.

— Если получили, почему медлите? — удивился генерал. — Какие причины?

Иван Иванович принялся перечислять разные обстоятельства. Исподволь, ненавязчиво командующий 29-й армией пытался переложить ответственность за промедление на 31-ю армию, на её командующего генерал-майора Долматова; мол, она обязана была сдерживать фашистов, а не мы.

Конев с недоумением, раздражением и какой-то долей удивления разглядывал известного командарма, будто видел впервые, хотя они не однажды встречались.

О генерале И.И. Масленникове слагали легенды. Уже в 17 лет, после окончания министерского железнодорожного училища, он возглавлял отряды красногвардейцев в Красном Куте на Рязано-Уральской железной дороге и городе Астрахани на Волге. С тех пор и связал судьбу с Красной армией. Был специалистом по связи в полку, дивизии, начальником конных разведчиков.

Особенно прославился Масленников, когда перешёл в органы ОГПУ-НКВД и от их имени громил банды Утан-Бека, Ибрагим-Бека, Дурды-Мурты, которые не хотели признавать Советскую власть в Средней Азии.

Перехитрить хитрых басмачей — истинных мудрецов Востока, да к тому же разбить их наголову — на такое способен был далеко на каждый. Эти заслуги Ивана Масленникова оценили в Москве, его карьера в НКВД была успешной. Ему доверяли высокие должности в союзных республиках — Азербайджане и Белоруссии. С февраля 1933 года Масленников являлся заместителем наркома внутренних дел СССР, имел доверительные отношения с Лаврентием Павловичем Берией, а о всесилии Берии знали в СССР все.

В самом начале войны, не оставляя должности заместителя наркома внутренних дел СССР, Масленников около месяца командовал оперативной группой Западного фронта, ещё до прихода на пост командующего И.С. Конева, а затем возглавил 29-ю армию.

«Что же ты спасовал? — Ивана Степановича так и подмывало спросить Масленникова. — Ты же смелый, бил басмачей! Испугался фрицев? Или, может, надеешься на покровителя?».

Но он не спросил об этом.

Конев отогнал худые мысли. Он старался избегать осуждения коллег, если не имел на то веских оснований.