Георгий Эсаул - Алиса в стране оплеух

Тайная жизнь артистов - победа Мира фей и гномов над эгоцентризмом богатых мужей и бедных жён, победа над частнособственническими интересами захудалого режиссера.

Ограбь меня, друг мой сердечный!

Подло - со злостью мелкого подмастерья - вырви мне зубы, отрави ликёром Шартрез, но только люби меня, здесь, сейчас, за кулисами народного театра, воплоти мечту и очисти воздух подлинного искусства от мелких склок и непониманий.

Догоняй же меня, гренадёр!

Догонишь - я твоя!" - засмеялась, неловко повернула белые ягодицы - ширму сбила, но не обратила внимания, бегает по сцене, смеется, а из одежды на графине - только чепец, да и тот спадает осенним листом.

Я в несвежих панталонах, в цилиндре - краснею - под шкурой не видно, - озираюсь, жду, что молния гнева зрителей меня пронзит от кончиков ушей до хвоста.

Граф Волконский заливается - дитя снегов, каблучками стучит, - супругу обнаженную увидел, полагает, что так положено по сценарию, чтобы - по-французски.

Но некоторые зрители догадываются, порох на полочку мушкета насыпают, кремнем чиркают, искру добывают - сейчас БАБАХНЕТ в моё сердце народного артиста.

Через зал побежал, чтобы не стреляли, оплеухи по ходу раздаю, в ответ получаю - непочтительно без оплеух, не по-богатырски.

Мечтаю, чтобы Ангел меня спас, влюбился в меня беззаветно и поднял над тоской, над смертоубийствами - так подъемный кран спасает балерину из пасти бронтозавра.

Все мы произошли от динозавров, и не стыдимся, даже в коротких штанишках с заплатками.

Думаю, что с ума сойду, и не потому, что графиня Волконская Наталья Петровна в любви призналась, а оттого, что не по чину мне любовь графская; по социальной лестнице я ниже, а в мечтах и в гордости своей надменной - Исаакиевский собор я.

Плюю в зрителей, унижаю действием, но выбрался, вдохнул воздух свободы, даже часами золотыми разжился - прибыток, радость для Белого Кролика, у которого Королева - в личине простой кухарки - по ночам чай с лимоном в горнице пьёт.

Выбежал в поле, упал в белые росы, шепчу слова благодарности Мельпомене - расслабился, длинноногий, избежал любви - а хорошо ли это?

Туман сгустился - не было, и сразу всё окутал - зловещий, чёрный, и голоса из тумана жалостливые, просят флейту между ягодиц засунуть; молнии бьют!

Даже - ужас - показалась на миг голова Сергея Ивановича Королёва.

Я рванул - в пропасть упаду, голову о железобетонный столб в тумане разобью - не страшно, лишь бы дальше и дальше, как в море за осьминогом нырнул.

Выбежал, а за лапку меня юноша в плаще с накинутым капюшоном держит, не отпускает - робкий, слабый, на ладан дышит, как курочка перед свадьбой хозяев.

Я отшатнулся от юноши с безграничным презрением рыцаря, а затем - пощёчины ему, оплеухи - от всей души, как в кинопанораме.

Терпит, плюется в пыль, словами меня с грязью смешивает - но без злобы, а по привычке, заученно.

Смеется, говорит, что развода мне не даст, вечный я его пленник амстердамский.

Пока умилялся он, я опасной бритвой "Нева" одежды на нём разрезал и ахнул, ослепленный, ошеломленный, хотя шеломом воду из реки Дон не пил.

Оказалось, что не паренёк он, а - девушка, худенькая, но тело её не о смертном одре думает, а об утехах.

Жил бы я с ней, но из чёрного тумана молния - толщиной с руку - в девушку вонзилась со скрипом трухлявого дерева.

Не получилось свадьбы, да и не надобно, а то жена по утрам кричала бы в нетерпении, оплеухами меня кормила вместо яичницы с беконом - мразь.

Поплёлся к друзьям, о конфузе с графиней Волконской Натальей Петровной рассказал, ждал похвалы и пряника - бедолага со значительной родословной скорняков.

Но неожиданный поворот - обозлились мои товарищи, меня гробом каменным устрашают, а барон Матхаузен Адольф Оттович строго взирает сквозь стекло золотого лорнета, пыхтит, надувается воздушным шариком.

"Скорее бы колесницы Огненные тебя переехали, Белый Кролик, за недоумение твоё животное! - посохом волхвов потрясает, оплеухами меня потчует - вепрь, а не барон. - Ты опозорил мужское сообщество, потому что не овладел сиятельнейшей - телеграмму бы ей направил до востребования - графиней Волконской.

Оправдания, жеманство твоё, уверения в хореографическом уме - пустое, оттого, что теперь и на нас подумают, что мы не сосуды греха, а - конфузливые балероны Амстердамского народного театра песни и свистопляски.

Взгляни на татуировку на моей левой, обремененной знаниями, ягодице, - барон Матхаузен повернулся ко мне тылом, приспустил белые панталоны (тысячу евро Итальянском в бутике в Милане стоят), открыл ягодицу с татуировкой - Русалка в лапах гориллы. - Горилла не гнушается рыбой русалкой, а ты поставил себя выше графини Волконской, возомнил, что ты - Король Солнце, а остальные - Принцы Луны.

Может быть, графиня Волконская Наталья Петровна - воплощение всех мечт настоящих мужчин, наша цель, грёза, а ты втоптал морально белое тело в грязь с солью.

Иди же, братоубийца, посыпь себе голову той солёной грязью и поцелуй графиню Волконскую в уста сахарные - любые.

Нет тебе оправдания, ни под землей, ни в лифте, ни в танке!"

Начали меня бить - жестоко, с пониманием, чтобы не сразу умер, а до утра мучился и испустил дух в мучениях, с дырками в теле и в голове, словно я - решето для воды.

С оттяжками колотили, с шутками-прибаутками, мстили, что я не полюбил графиню Волконскую от имени всех масонов.

"Братцы, хотя вы и не Кролики, помилосердствуйте! - возопил, разбитые губы шлёпают, как бесстыдницы в общей бане. Время тяну резиновое. - Солгал я вам, потому что единорога девственно чистого увидел.

Не по отвращению, не из брезгливости не побежал за обнаженной графиней Волконской, а окаменел, потому что не смог бы показать себя мужчиной - напился вина фиолетового крепкого, блевал, силы потерял, в глазах круги спасательные плавают - не до любовных утех мне с больной головой старого алкоголика!"

Услышали - подобрели, бьют, но не в полную силу, как бы прощают оплеухами, уже не удары, а - индульгенции раздают.

"Простите, пьян был, ничего не помню!" - лучшее оправдание для любого мужчины, венец; даже маньяка убийцу ООНовский судья простит, если убийца признается, что "Пьян был, ничего не помню, ваша честь!"

Пощадили, фору в жизни дали, а барон Матхаузен Адольф Оттович соизволили оплеухой прощальной наградить, словно гвоздь ржавый в крышку гроба лбом вбил.

Почему, кладбища всегда с хорошими людьми, а живут - плохие, которые пишут объемистые записки, воруют, клянчат, требуют, чтобы их детям предоставили автобус и гуманитарную помощь? - Белый Кролик захватил голову графини Алисы под мышку, давил локтем, хохотал, понимал, что из стального захвата нежная барышня никогда не вырвется, а дорога ей только в один конец - так девушки гимнастки идут в проститутки - в ад.