Эдуард Асадов - Что такое счастье. Избранное

Сквозь звездный звон, сквозь истины
и ложь,
Сквозь боль и мрак и сквозь ветра потерь
Мне кажется, что ты еще придешь
И тихо-тихо постучишься в дверь…

На нашем, на знакомом этаже,
Где ты навек впечаталась в рассвет,
Где ты живешь и не живешь уже
И где, как песня, ты и есть, и нет…

А то вдруг мниться начинает мне,
Что телефон однажды позвонит,
И голос твой, как в нереальном сне,
Встряхнув, всю душу разом опалит!

И если ты вдруг вступишь на порог,
Клянусь, что ты любою можешь быть!
Я жду! Ни саван, ни суровый рок
И никакой ни ужас и ни шок
Меня уже не смогут устрашить.

Да есть ли в жизни что-нибудь страшней
И что-нибудь чудовищнее в мире,
Чем средь знакомых книжек и вещей,
Застыв душой, без близких и друзей,
Бродить ночами по пустой квартире?!

Но самая мучительная тень
Легла на целый мир без сожаленья
В тот календарный первый летний день,
В тот памятный — день твоего рожденья…

Да, в этот день, ты помнишь, каждый год
В застолье шумном с искренней любовью
Твой самый-самый преданный народ
Пил вдохновенно за твое здоровье.

И вдруг — обрыв! Как ужас! Как провал!
И ты уже — иная, неземная…
Как я сумел? Как выжил? Устоял?
Я и теперь никак не понимаю!!!

И мог ли я представить хоть на миг,
Что будет он безудержно-жестоким,
Твой день. Холодным, жутко-одиноким,
Почти как ужас, как безмолвный крик!

Что вместо тостов, праздника и счастья,
Где все добры, хмельны и хороши,
Холодное дождливое ненастье…
И в доме тихо-тихо… Ни души.

И все, кто поздравляли и шутили,
Бурля, как полноводная река,
Вдруг как бы растворились, позабыли,
Ни звука… Ни визита… Ни звонка…

Однако было все же исключенье:
Звонок. Приятель. Сквозь холодный мрак
Нет, не зашел, а вспомнил о рожденье
И — с облегченьем — трубку на рычаг.

И снова мрак когтит, как злая птица,
А боль — не шевельнуться… Не вздохнуть!
И чем шагами мерить эту жуть,
Уж лучше б сразу к черту провалиться.

Луна, как бы шагнув из-за угла,
Глядит сквозь стекла с невеселой думкой,
Как человек, ссутулясь у стола,
Дрожа губами, чокается с рюмкой.

Да, было так. Хоть вой, хоть не дыши!
Твой образ… без телесности и речи…
И никого: ни звука, ни души…
Лишь ты, да я, да боль нечеловечья.

И снова дождь колючею стеной,
Как будто бы безжалостно штрихуя
Все, чем живу я в мире, что люблю я,
И все, что было исстари со мной.

Ты помнишь ли: в былом — за залом зал!
Аншлаги! Мир, заваленный цветами!
А в центре — мы! И счастье рядом с нами,
И бьющий ввысь восторженный накал!

А что еще? Да все на свете было!
Мы бурно жили, споря и любя…
И все ж признайся, ты меня любила
Не так, как я — стосердно и стокрыло,
Не так, как я — без памяти — тебя!

Но вот и ночь и грозовая дрожь
Ушли, у грома растворяясь в пасти,
Смешав в клубок и истину, и ложь,
Победы, боль, страдания и счастье.

А, впрочем, что я, право, говорю?
Куда к чертям исчезнут эти муки?!
Твой голос… и лицо твое… и руки!
Стократ горя, я век не отгорю.

И пусть летят за днями дни вослед,
Им не избыть того, что вечно живо —
Всех тридцать шесть невероятных лет
Мучительно и яростно-счастливых!

Когда в ночи позванивает дождь,
Сквозь песни встреч и сквозь ветра потерь
Мне кажется, что ты еще придешь
И тихо-тихо постучишься в дверь…

Не знаю, что разрушим, что найдем,
И что прощу, и что я не прощу,
Но знаю, что назад не отпущу!
Иль вместе здесь. Или — туда вдвоем.

Но Мефистофель в стенке за стеклом
Как будто ожил в облике чугунном
И, глянув вниз темно и многодумно,
Чуть усмехнулся тонкогубым ртом:

«Пойми, коль чудо даже и случится,
Я все ж скажу, печали не тая,
Что если в дверь она и постучится,
То кто, скажи мне, сможет поручиться,
Что дверь та будет именно твоя?..»