Виктория Беляева - Корпорация

Малышев разлил виски в оба стакана, и Старцев, не разбавляя янтарную жидкость, одним махом отправил ее в рот.

– Завтра Ручкин будет в Москве, – сообщил Малышев, – И я лично с ним поговорю…

– Не переусердствуй! – хмуро улыбнулся Старцев.

– Ничего! – Малышев легкомысленно махнул рукой, – Как-нибудь… Ты, вот что, Олег… Ты скажи мне – что делать-то будем?

– А что тут делать?… – Старцев нахохлился, сложив на груди руки, – Отбиваться будем. Желательно – без лишнего шума, мне эти войны в прессе вон, где сидят! – и показал, где, – Наезд Генпрокуратуры и профсоюзная буча – это, может быть, еще не все. Вот давай посмотрим, чего реально добивается Фрайман.

– Знать бы…

– А мы знаем! – Старцев приподнял веки, глянул на Малышева неожиданно весело, – Прокуратура дело в суд не передает. Так? Так… Что это означает? Что никакого суда прокурор не выиграет, и сам прекрасно это понимает. Значит, сверхзадача прокуратуры – не отобрать у нас «горку», а припугнуть и растрясти на бабки. Пятьсот миллионов, Сережа! Это большие деньги…

– И пакет профсоюзных требований – еще лимонов двести, – присовокупил Малышев.

– О!… Если мы сломаемся хотя бы по двум этим трещинам – нехорошо нам станет.

– Ну, по миру-то не пойдем… – отмахнулся Малышев.

– Не пойдем. – согласился Старцев, – Но пояса затянуть придется. А тут нам Фрайман выкатит векселя к оплате. Еще триста миллионов. И где мы их будем брать?

– Уж триста-то найдем где-нибудь…

– Да. Найдем. Если Фрайман еще где-нибудь нас на деньги не раскрутит. А он, насколько я его знаю, к таким делам основательно готовится. Думаю, у него для нас еще сюрпризы будут. И если к сентябрю мы потеряем хотя бы часть оборотных средств, мы по векселям можем и не расплатиться.

В кабинете повисла тишина – слышно было, как негромко гудит процессор малышевского компьютера. Что означает «не расплатиться по векселям», когда векселя эти находятся в чужих и отнюдь не дружественных руках, гадать не приходилось.

Векселя предъявляются к немедленной оплате, и, в случае, если деньги на счет предъявителя в отпущенный срок не переводятся, предъявитель вправе начать в суде дело о банкротстве должника. Как только суд решает дело в пользу истца, на предприятие ставится внешний управляющий – как правило, того же истца представитель. И дальше можно курить в сторонке: акции компании под тем или иным предлогом будут быстренько переданы новым менеджментом в те самые руки, в которых незадолго до этого находились векселя.

– Значит, вот что, – резюмировал Старцев после минуты скорбного молчания, – Никаких откатов, никому – ни прокуратуре, ни профсоюзникам. Прокурор хочет денег – пусть попробует их из нас вытрясти. Но что-то мне подсказывает, что не фига у него не выйдет – по крайней мере, в легальном, судебном порядке.

– Да не будет никакого суда! – всплеснул руками Малышев, – Ты же видишь, какая у них тактика: они просто каждый день капают нам на мозги через прессу. Инвесторов напрягли, потребителям головы заморочили…

– Пусть дальше морочат. И чем энергичнее они будут это делать, тем быстрее станет понятно, что никаких реальных санкций они к нам не применят. Инвесторы эти тоже не вчера родились, сообразят, что громко лающая собака не укусит. Ну, и потом… Я почему-то думаю, у нас с Президентом еще одна встреча будет. И я на нее сильно надеюсь.

– Ну-ну, – сказал Малышев, не то, чтобы выражая сомнения, а как-то вообще без интонации, – Ладно. С профами я тоже постараюсь в ближайшие дни закончить.

– И как?

– Как получится. Раз Ручкин сумел их на дыбы поднять, значит, и успокоить сумеет.

– А вот не факт! – возразил Старцев и побарабанил пальцами по стакану, – Ты не забывай, что речь идет не о банке, где на двоих служащих – три высших образования. Профсоюзники – это другой контингент, отборный. Для них вся жизнь – борьба, а компромисс – пожизненный позор. На дыбы поднять их нетрудно, уладить конфликт – куда сложнее. Поэтому, я бы на твоем месте подумал бы о какой-то уступке – незначительной, чтоб и нам не накладно, и им отступать не стыдно было. Как?

Малышев фыркнул, но все же кивнул в знак согласия.

– И последнее, – Старцев ладонью прихлопнул лежащие перед ним бумаги, – «Горку» надо уводить из-под удара.

Глаза Малышева блеснули:

– Реструктуризация?

– Она, родимая.

– Под чутким руководством Немченко? – насмешливо спросил Сергей Константинович.

– Пока другого нет, – ответил Олег Андреевич и, подумав, добавил, – Давай-ка, Сережа, по последней!…

И Малышев налил.

13 июля 2000. ИНТЕРФАКС – Москва. ФКЦБ зарегистрировала отчет о размещении дополнительной эмиссии акций ОАО «Энергия».

ФКЦБ зарегистрировала отчет о размещении дополнительной эмиссии акций ОАО «Энергия». 20 млн дополнительных обыкновенных акций корпорации «Энергия» номиналом в 1 рубль были выпущены 10 июня 2000 года и размещены в счет погашения задолженности «Энергии» перед крупнейшим кредитором концерна – корпорацией «Росинтер». Таким образом, контрольный пакет «Энергии», прежде принадлежавший компании «Atlantic Ltd», оказался размыт. Крупнейший пакет акций концерна (50,9 % от уставного капитала) принадлежит теперь корпорации «Росинтер»

14 июля 2000. ИНТЕРФАКС – Санкт-Петербург. Председателем совета директоров ОАО «Энергия» избран Игорь Голубка.

Председателем совета директоров ОАО «Энергия» избран Игорь Голубка, сообщила сегодня пресс-служба концерна. Игорь Голубка избран также и председателем правления ОАО «Энергия».

До этого момента Голубка занимал должность заместителя председателя совета директоров корпорации «Росинтер», курирую вопросы управления промышленными активами корпорации.

17 июля 2000 года, понедельник. Москва.

Сергей проснулся до того, как зазвонил будильник. Часы показывали без четверти семь – в Снежном, значит, почти одиннадцать. Если там до одиннадцати никто не начал трясущимися от злости руками набирать его номер – все не так уж плохо.

Сегодня, 17 июля, должна была состояться забастовка рабочих Снежнинской горной компании. Малышев потянулся и резко сел в постели.

Окна спальни его дома в Озерках, выходящие на восток, наполнились желто-зеленым светом, и на пол легли теплые золотые квадраты. В глубокой задумчивости Малышев разглядывал худые длиннопалые ступни собственных ног, силясь припомнить, что же такое славное и радостное снилось ему до того, как чувство долга заставило раскрыть глаза и вспомнить о работе.

Какие-то обрывки: нежно освещенная линия бледных высоких скул, висок, голубоватая тень в уголке глаза. Руки с детскими, коротко остриженными ноготками, аккуратно сложенные на коленях. Осторожное внимание в наклоне головы. Тоска и нежность, от которой даже сейчас, наяву, вдруг защипало глаза.