Саша Филипенко - Травля (сборник)

Если серьезно, кажется, папенька окончательно сошел с ума. Сейчас, говорит он, во что бы то ни стало следует помочь лидеру. Отец уверен, что настал час показать преданность. Удивительная страна! Патриотизм здесь измеряется не поступками, но готовностью поддержать даже самое идиотское начинание вождя. Того и гляди, завтра будут ходить по квартирам и предлагать совершить какое-нибудь жертвоприношение… Большое? Маленькое? Не важно! Нам для протокола.

Вчера я был в церкви. Да-да, не смейся. Пока только на репетиции. Отец заставил. Говорит, это важно для дела. Он участвовал в каком-то хождении вокруг храма – я смотрел. Никаких хоругвей – на репетиции в руках зонты. Первым идет человек, который изображает патриарха, вторым, четвертым и восьмым – сотрудники безопасности, которые затем облачатся в рясы и будут изображать священнослужителей. В потоке и отец с зонтом. Я смотрел на него, едва сдерживая смех, затем спросил, зачем он все это делает. Отец повторил, что сейчас так надо. Хорошо, спросил я, ну а я-то тут при чем? «Пусть все знают, что теперь и ты рядом».

Я пишу тебе по дороге на базу. Еду на первую тренировку. Я был в Москве уже несколько раз, а сегодня вот наконец познакомлюсь с одноклубниками.

Что я думаю про город? О, впечатлений масса! Кажется, нечто подобное я испытал, когда впервые побывал в Каире! На пешеходных переходах здесь никто никого не пропускает. Все сигналят, что-то кричат. Меня дважды чуть не сбили, представляешь?! Чувствуется, что в обществе очень много агрессии. На улице куча борзого бычья. Все прохожие почему-то толкаются! Никакого личного пространства! Более того, задев тебя, никто не спешит извиниться. Для них это норма. Я даже не знаю, что бы со мной было, если бы я ходил без охраны. Все эти люди так озлоблены друг на друга, будто являются не гражданами одной страны, но сербами, боснийцами, евреями и арабами, которых насильно заставили гулять по одним и тем же местам. Люди в массе своей выглядят как литовцы или румыны в Лондоне, впрочем, время от времени встречаются и приличные. Много безвкусных богачей, вроде тех, которые сидят по утрам в «Кафе де Пари» в Монако.

О, если бы ты знал, как я скучаю по нашему родному Жуан-ле-Пену! Как я скучаю по этой прекрасной, спокойной, размеренной жизни, когда утром ты идешь к морю, и все тебе улыбаются, и каждый незнакомец говорит «Бонжур»! Кажется, все эти люди здесь даже не подозревают, что жить можно счастливо.

Возможно, я ошибаюсь, но мое первое впечатление таково: Россия – страна клише. Люди в большинстве своем говорят подводками, которые днем ранее услышали по телевизору. Здесь не принято переваривать информацию. Услышал, понравилось, говори! Буквально вчера, за обедом, за соседним столиком сидел какой-то хмырь, который, пытаясь произвести впечатление на коллег, выдавал за собственное мнение речь моего отца.

Мое второе наблюдение: повальное раздвоение личности! Здесь можно говорить вещи прямо противоположные, и никого это не смутит. Иван Грозный у них душка, священники благословляют иконы со Сталиным. Штуки, которые не укладываются в голове, здесь происходят на каждом шагу!

Ну и третье… Кажется, местное население использует возможности собственного языка процента на три. Какой-то невообразимый культ Эллочки-людоедки (это такой литературный персонаж, олицетворяющий собой глупость, вульгарность и пошлость). Я много лет разговаривал по-русски только в семье, но здесь впервые почувствовал себя профессором славистики. У меня создалось впечатление, будто большинство этих людей изучает русский как иностранный. При этом они почему-то постоянно пытаются говорить уменьшительно-ласкательными. Но и это ладно, главное – интонация, интонация, с которой здесь все изъясняются. Я, к сожалению, не могу передать ее посредством письма, но могу попросить тебя представить себе всепоглощающую претензию, коротая, кажется, властвует над этим языком. Претензия есть главная движущая сила этого народа. Все, что они ни делают, все, что ни говорят, они делают и говорят с претензией. В каждой фразе амбиция, в каждом обращении требование. Не знаю, возможно, это мое первое впечатление, но еще нигде и никогда я не видел столько необоснованно требовательных граждан. Они все, точь-в-точь, копии моего отца!

Впрочем, все это пустая болтовня. По большому счету, мне абсолютно наплевать на все, что здесь происходит. Я жду только того дня, когда ты наконец приедешь. В конце концов, я не единственный иностранец в этой стране…

Люблю! Твой Саша!

пауза

Мы вышли на крыльцо. За время нашей беседы стемнело. Над озером и горой повисли тучи. Лев закурил. Я внимательно посмотрел на него. Теперь рядом со мной стоял не старший брат, которого, как мне казалось, я должен спасти от самоубийства, но элегантный, точный, как этюд, мужчина. Глядя на этого человека, вы никогда бы не подумали, что он жил в бедной семье и всю жизнь мечтал разбогатеть. Лев выглядел так, будто роскошь его была наследственной. Запонки, кольцо, часы – все выдавало в нем успех, а не капитуляцию, которую я почему-то продолжал слышать.

Пока я смотрел на брата, перед нами появилась женщина. Шикарная, румяная и пошловатая, как скрипичный концерт Хачатуряна. Меня нельзя назвать большим ценителем женской красоты, но с тем, что она была хороша, думаю, согласился бы каждый. Ни одного диссонанса. Незнакомка улыбнулась нам и, поставив на ступени несколько бумажных пакетов, поцеловала Льва. «Младший мой», – не глядя на нее, разглядывая собственные начищенные до блеска туфли, произнес брат. Девушка вновь улыбнулась, но тотчас молча скрылась в гостинице.

– Это и есть Алиса, – по-прежнему не поднимая глаз, сказал Лев. – Она только что прилетела. Я все оплатил. Сегодня ночью, спустя столько лет, мы наконец будем вместе.

Лев посмотрел в сторону отеля, но, вместо того чтобы вернуться в ресторан, сделал несколько шагов вперед и сел на ступени. Словно крыло, брат поднял руку, приглашая меня сесть. Я подошел. Лев выбросил сигарету и продолжил рассказ.

– Я теперь и не вспомню, как мы знакомимся…

– С Алисой?

– Да нет же, с Кариной, с моей женой! Знаешь, это как в покере – ты все время думаешь об одной карте, но у тебя в руках оказывается другая, и с ней приходится играть. Однажды я замечаю в коридорах редакции симпатичную девушку. Она всегда улыбается – я никогда не улыбаюсь в ответ. Наверное, именно это мне и помогает. Все сотрудники крутятся вокруг нее, пресмыкаются. Наши кретины, парубки, которые часами могут травить скабрезные анекдоты, в ее присутствии вдруг становятся тактичными и воспитанными. Уже через несколько дней я узнаю, что Карина проходит практику… летнюю практику в газете своего отца.