Дэвид Мэмет - Древняя религия

«Это тащиться вверх по улице жарко. А на такой высоте жара может быть и свежей».

«Но я мог бы выбросить скрепку, — думал он. — Зачем колебаться? Зачем ее хранить? Не такова ли главная функция рекламы, а если такова, то функцией чего является сама реклама?

Ибо чем отличается эта скрепка на полученном письме от тех, что лежат в коробке? Так-так, — продолжал он размышлять, — если бы я относился к тому типу людей, которые… нет, проще, если бы я просто обладал привычкой, — тут он усмехнулся, — хранить скрепки в коробке, в которой они были куплены… А почему бы и нет, коль скоро эта коробка красива (да и, в конце концов, здесь все дело в удобстве и полезности, которые, к слову сказать, лежат в основе познания человеком своих действий)… Многие так и держат скрепки в подобном коробке, что, возможно, весьма разумно и оправданно (как будто я вообще нуждаюсь в каких-либо оправданиях). С другой стороны, со временем коробка изнашивается: ее постоянно открываешь и закрываешь. И я готов утверждать — если бы существовала необходимость в подобных утверждениях, если бы одного предпочтения или привычки (как я упоминал ранее) оказалось недостаточно… Так вот, если бы я хранил скрепки в картонной коробке, разве не привело бы это к пусть и незначительной, но все же ненужной растрате тех скрепок, которые приходят ко мне вместе с письмами? Ведь не станет же человек снимать скрепку с письма и класть ее в коробку — ну же, продолжай, не останавливайся, твердил он себе, — наполненную скрепками другого вида и размера? — И здесь он почувствовал облегчение. Мелькнула неосознанная мысль: — Вот. Я сказал это.

Как далеко мы уходим от собственной сути, — думал он. — Покупая специальную емкость для хранения скрепок, я закладываю возможность для их повторного использования. Снижаю расходы. Повышаю привлекательность внешнего вида моего рабочего стола… Но на самом деле, по сути и в конечном счете, я делаю все это исключительно потому, что мне так хочется. И помимо этого моего желания никакой другой причины не существует. Ни единой. Я могу говорить, что „мне так удобно“, или что это „соответствует моему представлению о практичности“, или что „мне это доставляет удовольствие“, или я могу сделать шаг назад и снова упомянуть ту самую полезность (до которой мне нет ну ни малейшего дела) коробки, в которой мы покупаем скрепки.

Да, да, мелкие привычки лежат в основании главных привычек; да, да, в бизнесе с малой маржой меры по мелкой экономии не просто складываются, чтобы дать заметный эффект… можно сказать, что другой экономии тут просто не бывает. Ну где, помимо таких мелочей, мы можем сэкономить? Разве мы часто переезжаем в другой дом? Или покупаем новое оборудование, или перезаключаем контракты с поставщиками? Нет, нет и нет. То, что мы называем „малым“, и то, что мы называем „большим“…»

Здесь его прервали. Вошла девушка.

Она показала карточку учета рабочего времени, он вынул свою черную коробку, выдал ей деньги, и она ушла.

«Так, — подумал он, — я согнул скрепку. Сделал это почти бессознательно — видимо, само действие доставляло мне удовольствие. А раз начав, продолжил. И теперь скрепка бесполезна. Я превратил скрепку в ничто».

«Вы пошли». — Он услышал слова прокурора.

— Вы пошли в подвал, — сказал прокурор. — Последовали за девушкой, окликнули ее под каким-то предлогом, наверняка как-то связанным с оплатой. А она дала вам отпор — кстати, сколько раз ей приходилось делать это раньше? Она уже научилась избегать вас. Но вы все-таки ее окликнули, и она обернулась. И вы столкнули ее с лестницы. — Прокурор помолчал. — И изнасиловали ее.

Прокурор снова помолчал, медленно покачал головой, прокашлялся.

— Вы изнасиловали ее. Избили ее. Лишили ее жизни.

Франк смотрел в угол комнаты.

Он сел на стол и посмотрел на мешок.

«Вот это, — подумал он, — я и называю хорошей рекламой. Видишь и сразу запоминаешь. Такое не забывается… сам образ, а не содержащийся в нем посыл. Потому что она… — Он попытался придумать слово и засомневался, существует ли такое слово вообще, но, проникнувшись духом того, что так пристально рассматривал, решился: — Потому что она прокламационна. Она… прокламативна. Настырна до наглости, и именно такой она мне нравится».

На столе лежал банковский мешок из грубой джутовой ткани. Десять на пятнадцать дюймов, углы укреплены плотными кожаными накладками. Мешок закрывался затягиванием шнура, концы которого были пропущены через застежку — подобие пуговицы величиной с фишку для покера. Когда мешок заполнялся, застежка прижималась к нему, шнур плотно обматывалась вокруг и завязывался, а узел запечатывался воском. На гуттаперчевой застежке песочного цвета было выдавлено изображение висельника с надписью: «Уэллс Фарго не забывает никогда».

«Я готов этому верить, — думал он. — Готов верить, и будь у меня преступные наклонности, я обратил бы свой взор на другую добычу. Вот она, сила рекламы. Убедить человека, склонить его к отказу от своих намерений, внушить мысль, что существует иное решение, более простой и эффективный метод. Вот она, сила рекламы».

Рабочий день подошел к концу. Было тихо. Парад закончился, он остался один.

Ему пришло в голову, что в те дни, когда он оставался в конторе один и сам занимался своей корреспонденцией, он всегда отрывал от листа именно то количество марок, которое было нужно.

Сидя в одиночестве в своем кабинете, по воскресеньям или субботними вечерами, закончив с письмами, написав адреса и заклеив конверты, он открывал ящик и вынимал кожаную папку, заполненную листами марок. Он начинал отрывать зубчатые квадратики — вверх и вбок, вверх и вбок, — а когда дело доходило до наклеивания их на конверты, то, сколько бы писем он ни подготовил к отправке — пять, десять или сорок, — оказывалось, что он оторвал именно такое количество марок.

Это его радовало. Но потом радость бледнела. «Нет, — размышлял он, — это вовсе не признак „избранности“, как мне нравится думать. Скорее всего, так получается в результате многократного повторения одного и того же действия, доведенного со временем до автоматизма. Напротив, было бы странно, если бы я не мог подсознательно отсчитать приблизительно то количество марок, которое нужно». — «Да, конечно. Однако, — возражал внутренний голос, — речь ведь идет не о приблизительном количестве. Ты угадал число марок с абсолютной точностью. И так происходит каждый раз». И эта мысль неизменно тревожила его в конце рабочего дня с приближением момента, когда надо будет вынуть из ящика кожаную папку с марками.

«Я знаю, что у меня это получается, — думал он, — пока и если я делаю это бессознательно. Более того, я справлюсь, даже если подойду к делу осознанно; но я не знаю, смогу ли я, полностью осознавая и сам процесс, и получаемое от результата удовольствие — а в данных обстоятельствах такое удовольствие есть не что иное, как тщеславие, и нечто иное, как идолопоклонство (разве не сказал я, что угадал не „приблизительное“, а точное количество марок? разве я не умаляю свои способности, называя их самыми обыкновенными, но одновременно оставляя за собой право ощущать их как… как… — В этом месте внутренний голос подсказал ему слова, которыми он не хотел себя тешить: „знак избранности“…) — смогу ли я в таком случае получить столь же точный результат».