Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия

– Но послушайте, но позвольте, – просто орал Стае, – нельзя в первую десятку не включать Македонского. Лучшего из лучших. Потомки нас не поймут. Это вы понимаете?!.

Спроси у машины, кого выбросить?

– Я бы легко убрал Коперника. Он Александру не годится в подметки.

– Коперник поставил мир с головы на ноги, – возразила Инна, – мы бы до сих пор ходили вверх ногами.

– Он не стоит Сашкиного мизинца!

– Подождите секунду, – сказала Ната, – ящик сейчас высчитает, кого вышвырнуть вон. Вот читайте: «Равноценная замена невозможна».

– А дальше?..

– А дальше – вот: «Из тринадцати самый низкий рейтинг у Хаммурапи».

– Ну вот! Гнать надо в шею этого Хаммурапи с его каменными законами. – Ребята, каменный век!

– Меняем? – спросил Жора, посмотрев на меня.

Я не возражал. Македонский так Македонский. Спроси у десятка прохожих, кто такой Хаммурапи – никто не ответит. Македонского знает каждый прохожий. Пусть будет Македонский.

– А как же Сократ?..

– Пусть будет и Сократ.

– Но Боливару не свезти двоих!

– А что сказала машина?

– Сократ.

– Значит Сократ!

Потом, конечно, мы всех примирили: и Сократа с Македонским, и Цезаря с Брутом… Юра по-прежнему ненавязчиво предлагал своего Гермеса.

Странно, что безгрешный Адам так и не был предложен нам машиной.

Потом мы бродили по континентам.

Я по пальцам пересчитывал дни, отделяющие нас от той минуты, когда будет сделан первый шаг. Но не могли же мы всех сразу клонировать! Хотя, если бы была на то Божья воля… Наши возможности позволяли, да, все было готово.

Как же много теснится имен в истории, думал я, без которых ей пришлось бы влачить жалкую участь свидетельницы. Но почему мир так несчастен? Иногда я даже испытывал какой-то смутный страх: вдруг у нас ничего не получится? Что тогда?..

Мы создали виртуальные образы каждого из вероятных претендентов на роль апостолов и, как при отборе экипажей космонавтов или подводников, провели тесты на психологическую совместимость. Этого мало, мы изучили и биологичесую совместимость, и синергизм, и потенцирование каждого каждым. Это как в медицине при выборе эффективного лечения больных несколькими лекарственными средствами. Мы провели также испытания на способность решать сложные задачи в экстремальных условиях (строить, например, демократию или коммунизм) и творить чудеса. Да, творить чудеса. Коллективный разум! Виртуальный коллективный разум! Все это было проделано нами с дотошностью и тонкой расчетливостью. А как же! А как же иначе!

Мы освобождали свою совесть от каких бы то ни было будущих угрызений. Она должна была быть незапятнанной никакими погрешностями и оплошностями, никакими ойями и ахами, чистенькой как стеклышко, как слеза радости.

Только Вит торопил:

– Копухи, жуки навозные… Мир полон случайностей.

Стохастические принципы присутствуют повсеместно, всего учесть невозможно.

– Я приведу лишь несколько фраз из Платона, – сказал Юра, – и вы все поймете. Никакие прогнозы ваших машин не смогут убедить меня в том, что кто-то из древних греков может соперничать с Сократом. Да и не только из древних. Я уверен, что история до наших дней не может похвастать таким величием духа…

– А Иисус?

– Иисус – Бог. Сократ же был простым смертным. Язычником, как и мы с вами. – Вот, слушайте.

Юра выискал в груде книг, всегда лежащих на его рабочем столе в жутком беспорядке, выискал «Апологию Сократа» Платона и стал выборочно громко читать. Нам ничего не оставалось, как выслушать еще раз этот торжественный монолог.

– Вы только послушайте, – говорил он, – кто сегодня на такое способен?!

Прошло еще дней пять или семь прежде, чем мы утвердили список наших апостолов. Были споры относительно греков: Сократ или все-таки Македонский? Македонский! Полубог-получеловек, царь, каких мир потом и не видывал, завоеватель всего древнего мира, покоритель душ и сердец! Сократу было нелегко выдержать осаду и выиграть битву за место в нашем списке. И, надо сказать, по нашим земным человеческим представлениям, с нашими аргументами и требованиями к кандидату на греческий трон, он ее поиграл. Тайное голосование выявило девять белых шаров из двенадцати, брошенных за Македонского. Только Жора и Юра (они потом мне признались) были за Сократа. Аня, не задумываясь, бросила свой шар в лузу Македонскому. Сократ давно ее раздражал. Его речь-экстаз в свою защиту перед римским сенатом выводила ее из равновесия. Она даже цитировала отдельные фрагменты «Апологии» Платона и объясняла, почему они ей не нравятся. Защищалась Сенекой, этикой Спинозы и Канта и даже Фрейдом. Я с нею соглашался, но свой шарик бросил Сократу. Когда я читал его самозащитную речь, я просто не мог поверить, что еще две тысячи лет тому назад человек мог противостоять мнению толпы, судей, восседавших в амфитеатре сената в белых одеждах с торчащими вниз большими пальцами на вытянутых вперед руках. Сенат, конечно, голосовал иначе, но мне казалось, что они обошлись с ним, как император с гладиатором, как с рабом. Когда я ее в последний раз перечитывал, мне казалось, что это я сам произносил слова, которые говорил Сократ. Я его даже немножко подправил. Я бы с ними не лебезил, не ерничал, я бы резал им такую правду-матку в глаза, что их белые одежды в местах восседания взялись бы дурно пахнущими пятнами испуга. Я, конечно же, был за Сократа. В свои тридцать три Македонский был не по годам мудр и силен, но нам-то была нужна другая мудрость, не победителя, не завоевателя мира злой силой силы, но завоевателя мира непостижимой силой духа. Бесспорно, здесь подошел бы Иисус. Но Иисус был недосягаем, Он был вне нашего списка, Он не был ангелом нового мира, Он был и всегда будет Богом. О Нем особый разговор. И Юля была категорична: «Не трогайте Иисуса!». Кто-то прочил в греки и Аристотеля, и Гомера, и Архимеда с Зеноном и Анаксагором. Но они были явно слабее Сократа и Александра. Были проблемы и с Соломоном. Его гарем кого-то восхищал, но кто-то (кажется, Лесик) недоброжелательно относился к такой буйной мужской силе царя. Кто-то предложил Экклезиаста, кто-то Иова, а Ната даже Иоанна Крестителя. Об Иисусе никто даже не заикнулся. Досталось и Ленину. О Ленине, надо признать, говорили в черных тонах. При этом досталось и Марксу, и Энгельсу (своим трудом превратившего обезьяну в человека), и Маху с Фейербахом, и многим другим классикам марксизма-ленинизма. Сталин был убит наповал, а последние цари империи зла были просто растоптаны нашими сапожищами воинствующего нематериализма. Без замечаний прошли только Леонардо да Винчи, Эйнштейн и Иоанн Павел Второй. По отношению к ним все были единодушны: эти – наши.