Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия

Он выждал паузу и продолжал:

– Ты даже не Бельмондо, понимаешь?..

Я тоже смотрел на Жору: мне стало любопытно, куда он ведет. Он взял несколько кусочков льда, бросил их в бокал с вином и сделал несколько глотков. Даже для меня этот Жорин сравнительный анализ стал неожиданностью. И при чем тут Бельмондо? Я перевел взгляд на Аню: такого хамства, об этом кричали ее глаза, она в жизни еще не встречала! Не ее ведь вина, что Жора, о котором она столько прежде слышала и уже успела его позабыть, оказался теперь в ее глазах обыкновенным пройдохой… Но это была и не моя вина: я знал Жоре цену. И эти его Нефертити и Бельмондо всего лишь уловка, сеть, которая уже была брошена и, я видел, вот-вот Аню накроет. Аня не произнесла ни слова, но ее глаза, для которых я стал явной мишенью, уже требовали моего вмешательства. На мой взгляд, никакой трагедии не было, во всяком случае, я не предпринимал никаких попыток, чтобы наброситься на Жору с порицаниями. Возможно, это была моя оплошность, что Аня не дождалась от меня ни слова защиты, но мне казалось, что Жоре удастся-таки пробиться сквозь защитную скорлупу, в которую Аня себя тот же час заточила.

– Вот что, ребята… – сказала она, но Жора не дал ей продолжить. Я видел, что он уже готов сразить Аню своим обаянием. И не только обаянием.

– Ань, – сказал он тоном, которым приручают даже тигриц, – ты же не бросишь нас пропадать в этом мире?

Его скальп вдруг привычно дернулся, выдавая напряжение воли.

– Тебе, рыбка моя, – продолжал он, – нужно понять всего лишь одно: Пирамида – это некий скреп, такой уникальный сцеп всех генов Вселенной, понимаешь, такая увязка, когда все хорошие люди должны быть вместе.

Жора неожиданно наклонился вперед и положил свою огромную пятерню на Анину руку и секунду держал ее как в капкане, и когда Аня сделала было попытку ее высвободить, Жора дал ее руке волю, а своей взял трубку и, улыбнувшись лишь уголками губ, сунул ее себе в зубы.

– Не бросишь, – прибавил он очень серьезно, утвердительно кивнув головой, и стал усердно раскуривать трубку.

Повисла пауза, тишину нарушал лишь чей-то дурацкий смех за соседним столиком.

– И вот еще что, – пыхнув дымом, сказал Жора, – ты здесь совсем забыла что такое наш гоголь-моголь. Нельзя ничего забывать – вот что важно.

Он вдруг коротко хохотнул и добавил:

– Да, нельзя забывать… И позвони своему массажисту.

Не знаю, произвел ли этот короткий Жорин смешок на Аню какое-либо впечатление. На меня она даже не взглянула. Но она не смотрела и на Жору. О чем она думала? Напоминание о массажисте окрасило румянцем Анины щеки. У меня пересохло во рту. Я пригубил бокал и сделал глоток. А Жора, тем временем, встал из-за стола, и сказав лишь «Я прогуляюсь», ушел не оглядываясь, дымя своей трубкой, как паровоз. Желтый портфель остался на стуле, кисет на столе. Его не было больше часа, мы с Аней по-прежнему говорили о чем попало, обо всем на свете. Без Жоры ей легче дышалось, и она стала более откровенной и рассудительной. Ей-таки пришлось выслушать все мои аргументы, но она одного не могла взять в толк: насколько все это серьезно?

– Это не просто очень серьезно, – сказал я, – это выбор между жизнью и смертью. Для нас с Жорой и для…

Я посмотрел на нее, она сосредоточенно слушала, рассматривая колечко на безымянном пальце.

– … и, как ты понимаешь, – добавил я, – для всего человечества.

Она оторвала взгляд от кольца и заглянула мне в глаза, как в колодец. Мои глаза ни разу не мигнули и ни один мускул не дрогнул на моем лице: это была чистая правда. Аня отвела взгляд в сторону, она не знала, что мне ответить. А кто на ее месте смог бы? Подошел Жора.

– Я уже не надеялся вас здесь застать, – взяв портфель и усаживаясь на свой стул, сказал он.

Я посмотрел на него, он рылся в портфеле.

– Звонил Вит, – сказал он и посмотрел на меня исподлобья, – ты ему очень нужен.

Мы сидели и молчали. Жора ни словом не обмолвился о главном: что же все-таки мы решили? Он методично засунул трубку в кисет, затянул тесемку и кисет положил в свой желтый портфель, щелкнул замком и поставил портфель у ноги. Мы с Аней только наблюдали за его действиями. Он не задал ни одного вопроса. Затем мы встали.

– Твои цветы, – сказал Жора, взял букет и вручил его Ане.

– Ах!..

И снова вдруг рассмеялся.

– Такой вот сцеп генов, – добавил он, – так что у нас с тобой выхода нет. Но тут вот еще что…

Жора умолк, рассматривая свою ладонь, затем посмотрел Ане прямо в глаза и произнес свое твердое:

– Se no – no! [10]. Выбор за тобой. И знаешь, ты мне нравишься – ты не из слабых.

– Я знаю, – сказала Аня.

Когда мы остались с Жорой вдвоем, я спросил:

– Ты отчего время от времени ржешь, как конь?

Жора только улыбнулся.

– Знаешь, – сказал я, – твой смех проникает прямо в кровь.

Жора только пожал плечами.

На следующий день история повторилась. Но на этот раз Аня не позволила нам ее уговаривать.

– Хорошо, – сказала она, – поехали…

Мы пошли к ее спортивного вида машине. Обходя авто сзади, я не мог не прочесть: «Феррари». «Феррари» это «Феррари». С этим трудно спорить. Аня заметила мой восхищенный взгляд:

– Пятьсот девяносто девять икс-икс, – сказала она, – семьсот тридцать конских сил, семь тысяч оборотов в минуту…

Она так и сказала – «конских сил». Я согласно кивнул, мол, понимаю. Вздыбленный конь на носу, на каждом колесе, на руле, да куда ни глянь! Этот гарцующий жеребец только и ждет, когда на него усядется эта колоритная женщина! Не успел я за собой прикрыть дверцу, как вдруг завизжали колеса, меня вдавило в кожу сидения, и я ощутил запах паленой резины. Вены тут же наполнились чистым адреналином!

За рулем Аня была как наездница на прытком, вихрем несущемся скакуне. Ей нравилось сидеть за рулем, подчиняя себе этого железного, рвущегося в погоню коня. Это было видно по тому, как легко она управлялась с двумя сотнями резвых лошадиных сил, не давая им спуску. Даже модные очки «Paris» не в состоянии были скрыть эту прыть. Слившись с машиной, с этой бешеной скоростью, как сливаются в беге седок и лошадь, она была горда своей властью над скоростью, над ветром, бьющим в лицо, над шуршанием шин и, конечно, над нами, вдавленными этой ветреной скоростью в кожу сидений…

Ухоженные деревеньки, изумрудные виноградники, кайма синих гор в белесоватой дымке, море, Средиземное море, южный берег Франции… Через каких-нибудь два часа мы были в Ницце. Потом были Канны и Монте-Карло…

Галопом по Европе.

– Здесь рукой подать до любой точки Европы, – между прочим бросила Аня, – здесь жизнь мира…

С этим не поспоришь. Даже Жора, видавший виды, не мог ничего противопоставить. Конечно же мне это пришло в голову: мы терпим фиаско!