Александр Руджа - Бесконечное лето: Город в заливе

Ружичка удивленно моргнул.

- Хорошо ответил, красавец! Ну что, совет да любовь тогда, хы-хы. А на колбасу все равно не налегай особенно, скоро пойдем галфвиндом, левым галсом, приводясь к ветру, так что ставь фордак на оверштаг, набивай шкоты бизань-мачты и свистать всех наверх!

Выдав эту ахинею на одном дыхании, парень сильно хлопнул Рока по плечу и скрылся в темноте трюма.

***

Ветерок с моря посвежел, регулярно принося с собой водяную пыль с острым соленым запахом, так что Реви с Алисой переместились в рубку, где, против ожиданий, оказалось пусто. Последняя, правда, Алису слегка разочаровала - по ее мнению, внутри обязательно должен был присутствовать огромный, мигающий таинственными лампочками пульт, деревянный штурвал в два человеческих роста, а также механический телеграф для передачи команд в машинное отделение, как на "Титанике". "Полный вперед! Полный назад! Стоп-машина!".

Реальность оказалась скучнее - катер, хотя и был построен еще во время Второй Мировой, в последующие годы подвергся немалой модернизации, поэтому все управление теперь осуществлялось штурвалом, выглядящим как обыкновенный автомобильный руль, да еще дроссельным рычагом, а для капитана (он же рулевой) на мостике было поставлено мягкое вращающееся кресло, сейчас пустующее.

Из спрятанных сбоку колонок играла Bittersweet Symphony, катер пробирался сквозь водные массы, покачиваясь на волнах в такт музыке, рубка на ходу слегка поскрипывала - на Алису напало какое-то мирное, сонное настроение.

К Реви с загадочным видом приблизился Ружичка.

- Мадемуазель, прошу вас, не издавайте ни звука, - тихо сказал он. - У меня для вас сообщение от зеленой женщины.

- Что? - ошеломилась Реви.

- Восемьдесят семь, - прошептал парень.

- Что?!

- Ладно, ладно, все, - поднял он руки. - Это шутка была такая. Чтобы смеяться, а то вы все тут какие-то мрачные, будто над вами опыты ставят в подземных лабораториях. На самом деле, у меня к тебе вопрос. Хм...

Реви терпеливо подождала. Секунды две.

- А где вопрос-то? Заснул?

- Сложно формулировать, когда сам не знаешь, что хочешь спросить, - пробормотал парень. - В общем, ты в последнее время... дня два-три, скажем... не ощущала ничего такого... необычного?

- В смысле? - нахмурилась девушка.

- Если бы я знал! - в сердцах хмыкнул Ружичка. - Ну... нежданные приступы доброты и филантропии, спонтанное желание покормить собачек или завести котенка, скажем? Ничего такого, а?

- Разве что отсутствие желания пришибить тебя на месте, - припомнила с трудом Реви. - Или, скажем, прострелить руки-ноги, чтобы полежал себе в одном месте спокойно, а не носился по судну и не надоедал всем. Сначала оно было, это желание, а потом - нет, делось куда-то. Загадка. Подходит такое?

- Недобрая ты, - опечалился Ружичка и, поникнув плечами, отошел. Девушка пожала плечами и мгновенно выбросила поведение парня из головы.

***

Когда Реви не к месту ляпнула про отстрел рук и ног, меня словно бы кольнуло откуда-то изнутри. Очень странное ощущение - холодок по коже... и такая пустота в груди, и вроде как понимаешь, что у тебя за спиной стоит кто-то, и смотрит, не отрываясь, смотрит своими черными глазами. У американцев есть для этого случая выражение "будто кто-то прошел по твоей могиле". Не знаю, что оно точно означает, но звучит слегка пугающе.

У меня что-то подобное было всего несколько раз, сильнее всего, когда мы с отцом приехали в маленькую деревушку далеко на западе, откуда он родом. За околицей деревни была дорога, и небольшая рощица с родником. А на краю рощицы стоял скромный обелиск, я его никогда раньше не замечал.

- Подойди-ка, - позвал меня отец. Я подошел.

На обелиске было несколько десятков фамилий - тех из деревни, кто погиб во время войны, защищая ее. Я медленно читал имена, водя рукой по щербатому камню, засыпанному иголками и сухой прошлогодней листвой.

Ружичка А.А.

Ружичка В.А.

Ружичка С.А.

Ружичка В.С.

- Родственники? - спросил я тихо. Голос почему-то сел. Отец пожал плечами.

- Деревня маленькая. Тут все друг другу родственники. Но вот этот - он показал на одну фамилию, - он был мой дядя. А вот этот, - показал на другую, - двоюродный дед. Остальных я не знал даже, правда, давно это было.

Он коротко, странно вздохнул.

- Жить бы им всем, и жить...

Вот тогда на меня и накатило. Я смотрел на свою фамилию на могильном камне, я знал, что под ним лежали люди одной со мной крови, и понимал, что они умерли ради того, чтобы я сейчас мог не пригибаясь стоять под неярким северным солнцем, и ветерок тихо качал кронами грабов и елей, и в вышине парили маленькие степные чайки.

Мне кажется, именно тогда во мне что-то изменилось. Наверное, пришло осознание того, что если нужно, я должен буду точно так же взять в руки оружие. И лечь в землю, сделав все, что мог, в случае необходимости. Хотя лучше всего, конечно, без последнего. Ну, собственно, я именно так и делал - пока была возможность, то есть.

Полуденное солнце отражалось от моря тысячами ярких белых брызг. Катер, отталкиваясь винтами от неподатливой соленой воды, продвигался вперед.

***

Жаркий полдень. Улицы города практически вымерли, без особой необходимости даже продавцы и таксисты стараются не высовываться из спасительной тени деревьев и гаражей. Карманники безнадежно вздыхают - погода нерабочая, можно отдохнуть. И отдыхают, сидя небольшими группками под самодельными навесами, цедя через трубочки ледяную минералку с соком.

В итальянском ресторанчике "Ла Стацьоне", единственном на весь Роанапур, тоже тишина и безлюдность. Длинный и широкий зал с десятками столов под темно-малиновыми скатертями, тяжелые парчовые портьеры, везде темное дерево и немного золота - итальянцы любят шикануть - сейчас был совершенно пуст, ни единой живой души. По вечерам здесь веселилась диаспора, скучая по родным Неаполю и Палермо, а также отдыхал душой дон Ронни по кличке "Челюсти", смотря за происходящим от лица соотечественников из "каморры". Словом, заведение это было уважаемое, не из простых. И охранялось, конечно, тоже тщательно, по высшему разряду.

Впрочем, высокий седоватый человек с перевязанной рукой оценил подготовку четырех мрачных парней с револьверами под мышкой, лежащих сейчас неподвижными мешками под барной стойкой, как недостаточную.

- Я хочу рассказать тебе одну историю, - сказал он задумчиво. Дон Ронни, накрепко привязанный с стулу, с кляпом в разинутом рту, бешено вращал глазами, но сделать ничего не мог. Личная охрана дона, два по-собачьи преданных ему головореза, Гвидо и Пепе, валялись в коридоре, ведущем в маленькую кухоньку как раз за главным залом.

- Давно это было, - продолжил высокий человек Хайнрих Вайтхенер, медленно ступая по комнате и слегка прихрамывая. - Я тогда еще служил в бундесвере, в экспедиционном корпусе, направленном в Афганистан, и не ждал от судьбы никаких поганых сюрпризов. Так вот, отправили нас однажды в одну деревню на зачистку... то есть, это мы думали, что там уже никаких талибов и прочего отребья давно нет, а есть только разрозненное сопротивление, которое нужно подавить. Это оказалось не так, мерзавцев в чалмах и с "калашниковыми" оказалось более, чем достаточно. Отсюда, кстати, мораль - никогда не верь американцам, они не врут только самим себе. Да и то не уверен.