Герд Фукс - Час ноль

— Типично для кого? — спрашивал Эразмус Хаупт, лежа рядом в темноте.

— И вообще, что общего имеет этот Шёнберг с увертюрой к «Тристану и Изольде»? Вечно им нужно все испортить.

— Но ведь к роялю она подходит, только когда ее попросят, — возражал Эразмус Хаупт.

На что Шарлотта отвечала:

— И это единственное, что я могла бы ей посоветовать.

Фройляйн Штайн остерегалась всего, что имело касательство к музыке. В остальном же — и Эразмус Хаупт находил, что это высшее проявление такта, — она вела себя у Хауптов весьма даже самостоятельно.

— Фрау Байсер, у меня опять вода в ванной перелилась через край! Фрау Байсер, да куда же вы снова запропастились?

Фрау Байсер была тем утесом, на котором незыблемо покоилось домашнее хозяйство Хауптов. Фрау Байсер отличалась весьма приятной полнотой, и, вообще говоря, служить было ей ни к чему. Муж ее работал печатником и мог прокормить семью — тут с фрау Байсер все соглашались мгновенно, когда бы она об этом ни заговорила, а заговаривала она об этом довольно часто. Но, быть может, фрау Байсер в последний раз закроет глаза на то, что госпожа директорша опять оставила с вечера невымытую посуду. Впрочем, подобные факты отнюдь не означали, что фрау Байсер использовали лишь на черной работе.

Итак, полагалось находить фрау Байсер весьма милой женщиной, но для того, кто с высоты своей мансарды ничего не замечал, да к тому же ни разу в жизни не держал в руках швабры, для того, кто, стало быть, по многим причинам не мог знать, что проделывала фрау Байсер всего за каких-нибудь несколько часов, для того, возможно, и было естественным обронить при случае «но ведь эта женщина тиранит весь дом», пусть даже фройляйн Штайн и делала оговорку, что, конечно же, ее мнение не следует принимать в расчет.

— Этого только не хватало, — вырвалось у Шарлотты Хаупт.

Впрочем, тем самым она оказала фрау Байсер плохую услугу, так как фройляйн Штайн не показывалась два дня, а для фрау Байсер это означало одно: теперь она должна была носить фройляйн Штайн еще и ужин.

Как бы предупредительно ни обращались у Хауптов с фрау Байсер, они попросту ее эксплуатировали, и это было непреложным фактом, ибо на деньги, которые она зарабатывала у Хауптов, фрау Байсер давно уже не могла ничего купить. Денег вполне достаточно зарабатывал ее Отто. И если она убирала грязь у Хауптов, готовила им еду, консервировала фрукты и овощи на зиму, топила — словом, поддерживала дом в порядке, то связано это было не столько с тем робким уважением, которое выказывала ей хозяйка, сколько с личностью самого Эразмуса Хаупта. Удивительно, как преображалась фрау Байсер, когда на кухню входил он, Эразмус Хаупт, невысокий и словно источающий сияние разума. И если критические замечания фройляйн Штайн все чаще избирали своим объектом фрау Байсер, то, возможно, это было связано еще и с тем впечатлением, которое производил Эразмус Хаупт на фрау Байсер, а также с поистине загадочным взаимопониманием между ними.

— Я обязательно поговорю с фройляйн Штайн, — обещал всякий раз Эразмус Хаупт.

Но когда он входил в ее мансарду, когда видел, как она сидит у окна, уставившись на бурую скалу, когда видел ее глаза, такие явно не прусские, тяжелые, темные глаза, у него каждый раз не хватало духа выговаривать ей. И он, и она понимали, что только чрезвычайная осмотрительность может вообще удерживать сложившуюся ситуацию в равновесии. А что фройляйн Штайн вдруг заговорит и начнет задавать вопросы — этого Эразмус Хаупт боялся еще больше, чем сама фройляйн Штайн. С тех пор, как тетя Бетти побывала в Берлине. В Берлине тетя Бетти навела справки о дальнейшей судьбе семейства Штайн. Она попробовала выяснить это даже через знакомого полковника Генерального штаба. Тогда она впервые услышала слово Освенцим.

Был прекрасный осенний день, и Шарлотта Хаупт отправилась в Трир за покупками, хотя там давно уже нечего было покупать. Тетя Бетти вызвала зятя на веранду. Лишь к вечеру она немного успокоилась, точнее, у нее просто не было сил плакать.

С этого дня тем более немыслимым казалось предъявлять фройляйн Штайн какие-либо требования. И тогда случилось то, чего все давно опасались, и случилось это зимой. Фрау Байсер заглянула в дверь, чтобы попрощаться и напомнить, что в столовой уже накрыто к ужину, как вдруг фройляйн Штайн спросила через плечо, как часто фрау Байсер меняет в этом доме постельное белье. Если судить по тому, как опа меняет белье ей, фройляйн Штайн, то не чаще, чем раз в два месяца.

— Да вы совсем тронулись, — сказала фрау Байсер в полной растерянности.

— Прошу без антисемитизма! — крикнула фройляйн Штайн.

Все в ужасе застыли.

Но, к всеобщему удивлению, фрау Байсер улыбнулась. Она шагнула в комнату как была — в пальто, в платке, с хозяйственной сумкой, в которой лежали ее рабочий халат и сменные туфли.

— Мы ведь коммунисты, — сказала фрау Байсер. Она была родом из Фрехена, что неподалеку от Кёльна, но сейчас говорила на литературном языке. — И наш великий учитель был еврей, глупая вы женщина.

Помощник директора Хаупт поднялся.

— Фрау Байсер, — обратился он к ней, — я вынужден отказать вам от места.

— А вас мне уже сейчас жаль, господин директор, — сказала фрау Байсер. — Но кто знает, вдруг это поможет. Стало быть, всем привет.

С этого дня Эразмуса Хаупта было не узнать.

— Что случилось с этой картошкой? Почему на столе нет соли? Почему мне не дали чистого белья? Где мои запонки?

Он проводил указательным пальцем по мебели и придирчиво рассматривал результат:

— А это что такое?

Шарлотта Хаупт демонстративно не снимала теперь в течение всего дня фартук. Фройляйн Штайн чистила у себя в мансарде картошку. Тетя Бетти поднималась в пять, чтобы приняться за стирку, госпожа директорша мыла лестницу. А однажды утром прохожие могли наблюдать и вовсе невероятную картину: госпожа директорша сбрасывала лопатой в подвал угольные брикеты. Шел ноябрь сорок четвертого, и несколько вагонов угля загадочным образом попали в деревню. Крохотные снежинки мелким дождем падали с серого неба, и госпожа директорша с трудом сбрасывала брикеты какой-то немыслимой лопатой в чересчур узкое отверстие подвала. Внизу в тоскливом и тусклом мерцании коптилок (в который раз уже отключили свет) две еле различимые фигуры пытались аккуратно сложить брикеты. Тетя Бетти уже вовсю всхлипывала, поскольку все уложенные ею брикеты тут же рассыпались снова, и фройляйн Штайн ожесточенно, снова и снова, укладывала их в штабель.

В тот вечер в музыкальном салоне было тихо. В соседней комнате за столом сидел Эразмус Хаупт и проверял сочинения. Шарлотта Хаупт, урожденная фон Лобовиц, молча рассматривала свои опухшие руки.