Герд Фукс - Час ноль

Красивый парень, думала порой Ханна. Он был уже почти такого же роста, как она. Ханна разглядывала его длинную худую спину, затылок, руки. Он еще растет, думала она. Иной раз он уже возился в шкафу, доставал посуду, чтобы накрыть на стол, словно был дома или у старшей сестры. А иной раз даже что-то говорил, произносил целые монологи в темноту. Воображаемым чудо-оружием он очищал небо от вражеских истребителей, из подземных заводов вырывались наружу мощные танковые колонны. А то поднимал голос против нацистских бонз, разглагольствовал о предательстве в верхах, рисовал картины тотального разрушения или мечтал об очагах сопротивления в лесах, о той минуте, когда все они начнут снова воевать против русских. Разражался тирадами против Кранца, заверял, что теперь уж больше не попадется на удочку. В другой раз фантазировал о будущем, о том, как они снова начнут бороться за первенство и ценить будут лишь храбрость, силу и готовность к самопожертвованию.

Случалось, эти монологи иссякали, словно у часов кончался завод, случалось, резко обрывались, словно Улли на чем-то поймал себя или проснулся.

Но по-настоящему Улли говорил только один раз. Он чинил выключатель, а Ханна держала свечу. Они стояли очень близко друг к другу.

— Я трус, — неожиданно сказал Улли. — Я должен был сказать, что эсэсовцы ушли. Для этого у меня была целая ночь. Бернхард был бы жив.

Он привинтил крышку выключателя. В коридоре Ханна ввернула пробку. Он включил свет. Они зажмурились.

— Большое спасибо, — сказал Улли.

— Как это? — удивилась Ханна. — Это я должна тебя благодарить.

Был бы он чуть поменьше, она бы его обняла. Однако ее осторожность оказалась обоснованной. Он, правда, переколол ей все дрова, но шли дожди, и нужно было дождаться солнечных дней, чтобы их просушить, прежде чем переносить в сарай. Вскоре хорошие дни настали, сосед, тот, что из Восточной Пруссии, тоже начал колоть дрова, и, когда его поленья полетели на ее дрова, Ханна спустилась вниз и начала перетаскивать свою часть в сарай. Но то, чего она хотела тем самым избежать, все-таки произошло: с соседом разгорелся спор. Все еще могло уладиться, если бы рядом не было Улли. Он, видимо, решил, что надо ее защищать.

— Щенок, — издевался сосед. — Поди-ка сюда. Я тебе все кости переломаю.

Улли попытался взобраться на кучу поленьев, за которой стоял сосед.

— Подрасти еще, — продолжал сосед. — Для этой дамы тебе надо еще подрасти.

А когда Улли все-таки не оставил попыток вскарабкаться наверх и добраться до него, тот пробормотал:

— Нацистский ублюдок. — Тихо, по отчетливо, а потом еще раз уже совершенно всерьез: — Нацистский ублюдок.

И вдруг швырнул в Улли поленом. Швырнул так, как швыряют в надоедливую собачонку, деловито, жестоко, естественно. Улли отпрянул в сторону, поленья под ним разъехались, он потерял равновесие, а тут еще Ханна схватила его за руку, сдернула вниз и подтолкнула вперед. Ничего не понимая, Улли позволил ей без сопротивления отвести себя вверх по лестнице на кухню. Тяжело переводя дыхание, с потемневшими от злости глазами, она посмотрела ему прямо в глаза.

Он неуверенно хохотнул и попробовал ее поцеловать.

Она с изумлением уставилась на него.

— Не годится это, Улли, — сказала она.

Он снова хохотнул, но на этот раз тем смехом, для которого был еще слишком молод. И когда он снова захотел притянуть ее к себе, она сказала то, чего он долго не мог ей потом простить:

— Тебе и правда нужно еще подрасти, Улли.

Но прежде чем она успела объяснить, что на самом деле имела в виду, он исчез.

После этого их группа собиралась регулярно. Зима, правда, несколько сократила их встречи, но, когда стаял снег, Георг снова пустил все на полную катушку.

Здорово, однако, это изматывает, думал временами Улли. Носимся по окрестностям словно угорелые.

И как-то раз, когда он держал в руке карабин девяносто шестого калибра, ему пришла в голову замечательная мысль.

— А почему бы, собственно, не пустить его в ход? — заметил он. — Здесь же разгуливают великолепные косули да жирнющие кабаны.

Все были в восторге от его идеи. Теперь их встречи снова станут по-настоящему интересными. Только Георг не был в таком восторге, как остальные, но это заметил один Улли.

Летчик оказался надежным и не болтливым покупателем. Он платил спиртными напитками, сигаретами и мясными консервами.

Они специализировались на кабанах. Но никогда не охотились дважды в одном и том же месте. Как только раздавался выстрел, двое с винтовками тут же пускались наутек, а другие занимались добычей, при условии, конечно, что дичь ранило, да так, что она уже не могла спастись бегством.

Много дичи поставлять летчику таким образом они не могли, да, впрочем, и вина с водкой им столько было не нужно. Первая попытка отпраздновать успех закончилась довольно печально. Им пришлось провести всю ночь в хижине на заброшенной каменоломне, пока не прошли наиболее тяжелые последствия опьянения. А потом возникла другая трудность: нужно было объяснить дома, откуда они возвращаются в пять утра.

Между тем еще одна девушка обнаружила поразительную способность случайно появляться там, где был Улли. И было совсем не просто объяснить ей, почему три вечера в неделю он занят. Когда он рассказал про шарфюрера с окороком на велосипедном руле, то следующая встреча группы не состоялась. Зато потом они собрались снова, и было очень здорово, все равно что долгая прогулка, но потом встречи стали все чаще отменяться, слишком уж многие отсутствовали. Георг требовал объяснений, но их давно уже просто выдумывали. И это знали все, кроме Георга. Улли взывал к их совести. Будто они должны были делать Георгу одолжение.

Они допивали остатки вина. Фредди по-прежнему совершенно не переносил спиртного. Но то и дело прикладывался к бутылке. Пока Улли не вырвал ее у него из рук.

— Довольно. Пошли по домам.

На деле они давно уже слушались только его. А в школе было по-другому. Там Улли приходилось дожидаться подсказки, там Георг передавал ему шпаргалки.

Еще два раза они попытались охотиться вместе, а потом ни одной встречи больше не состоялось.

Бывший лагерь военизированной трудовой повинности на опушке леса в те несколько мартовских дней служил перевязочным пунктом. Умерших хоронили там же. Теперь главный комитет решил эксгумировать трупы, торжественно перевезти их в одно из воскресений на католическое кладбище и там похоронить. Георг зашел к тете Лее. Он знает еще одну солдатскую могилу. Он положил на стол личный знак и бумажник убитого. Фотографии он вынул заранее. Леа позвонила столяру Шуху, и на следующий день Георг вместе с ним и его старшим сыном поехал туда. Когда они свернули на лесную дорогу, гроб в кузове начал громыхать.