Станислав Говорухин - Вертикаль. Место встречи изменить нельзя

Наврал! Придумал, сочинил. Может быть, не «от начала до конца» — вероятно, где-то встречал подобного типа. В результате получилась прелестная миниатюра.

Таких, взятых из жизни, «наблюдений» у него было много.

«Сидит здоровенный мужик на пляже, читает книжку. Красивый, молодой парень с мощным торсом, эдакий Голиаф. Рядом загорает миленькая девица, бросает на него взгляды, повернется и так и эдак, спустила с плеч бретельки лифчика, села, придерживая руками полную грудь. Он на нее — ноль внимания. Тогда она сама:

— Простите, что вы читаете?

Закрыл книжку, прочел на обложке, чуть ли не по складам:

— Прес-туп-ление и на-ка-зание.

— Страшно?

Посмотрел на нее снисходительно:

— Меня хер напугаешь».

Или еще:

«Идет девка-баскетболистка по улице. Краси-и-вая! Но уж шибко велика. Идет широким солдатским шагом, размахивая руками. Слегка, сгибом локтя, задела встречного мужичонку, не заметила даже, а мужичонка чуть не упал, развернуло его на 180 градусов.

Посмотрел ей вслед и со смесью негодования и восхищения выругался:

— У-у, пидараска!»

Всего уже не помню, не записывал, дурак. Да и кто знал! Володя был на два года моложе меня, по законам бытия я должен был уйти раньше. Но жизнь вон как распорядилась.

Январь 1967 года. Идет озвучание фильма «Вертикаль». Сдали мы его 31 декабря 1966-го (как и положено по плану), но на самом деле фильм не готов; здесь, в Ленинграде, идет озвучание и досъемки — втайне от Госкино.

Без четверти двенадцать ночи мы с Высоцким вышли из «Ленфильма» к стоянке такси — она напротив. Мороз. После полуночи он начинает набирать обороты. Мимо проносятся десятки машин с зелеными огоньками. Или не останавливаются или… «В парк!» — кричит шофер. Ног, обутых в полуботиночки, уже не чувствуем. Часа через полтора нас подобрал какой-то грузовик.

В гостинице «Выборгской», конечно, ни чая, ни рюмки, ни горячей воды. Проклиная страну, город, Софью Власьевну (советскую власть), залез в кровать, натянул на ноги шерстяные носки, закутал их в свитер, залез под одеяло…

Утром стук в дверь. Володя. С гитарой. Сел на краешек кровати, тронул струны. «Слушай».

Ну и так далее. Песня теперь известная. Иногда и так рождались его песни.

В 1967 году на экраны вышел фильм «Вертикаль», наш с моим товарищем Борисом Дуровым, дебют, дипломный фильм. Картина пользовалась успехом у зрителей, особенно у молодежи. Увеличился приток в альпинистские лагеря. Многие наши знаменитые горовосходители признавались, что их спортивную судьбу определил фильм «Вертикаль».

Высоцкий стал известен всей стране. До этого он был знаком узкому кругу, «продвинутой», как бы нынче сказали, публике. Теперь же его все услышали и увидели. Вышла маленькая пластинка с песнями из фильма. Сначала гибкая, потом твердая, потом большая. Популярность его перешагнула через Уральский хребет и докатилась до Тихого и Северного Ледовитого океанов. Страна узнала своего героя.

И вот в августе 68-го стоим мы с Высоцким на перроне красноярского вокзала у поезда Красноярск — Новосибирск. Он в том году снимался в фильме «Хозяин тайги» под Красноярском, я ездил к нему в гости — поохотиться, потрепаться, словом, отдохнуть.

У дверей вагона две молодые девушки-проводницы. Практикантки. Володя говорит:

— Девчонки, все равно у вас вагон пустой, дайте нам отдельное купе.

— Хорошо, — отвечает одна, — но тогда — я вижу, у тебя гитара, — споешь нам.

Поезд тронулся. Девчонки разнесли чай, раздали белье и пришли к нам в купе. Сели напротив.

— Что вам спеть? — спрашивает Володя.

— Из «Вертикали» знаешь? — говорит одна.

— Знаю.

— А он похож на этого бородатого-то, — говорит другая.

Володя снимался в «Вертикали» в роли радиста. Борода, усы, хрен идентифицируешь с сидящим напротив молодым, спортивного вида юношей.

Володя пел чуть ли не всю ночь. Сначала из «Вертикали», потом другие песни, потом только что сочиненную «Баньку». Утром девчонки еле растолкали нас.

— Вставайте, мальчики, — Новосибирск!

Так и не узнали бедные девочки, с кем они ехали в ту ночь.

В конце 70-х Володя много путешествовал за рубежом. Однажды приехал с Лазурного Берега, рассказывает:

— …Выхожу на балкон, смотрю — внизу, у входа в отель, стоит живой Чарльз Бронсон, мой любимейший артист… Спускаюсь бегом по лестнице, подхожу к нему и на жуткой моей смеси французского с английским пытаюсь объяснить, что я, мол, тоже артист, и как мы в России любим его… Он смотрит на меня злыми глазами, буркнул что-то, типа «как вы мне все остохренели!», повернулся ко мне спиной и ушел. А я стою как оплеванный.

Марина, которой я описал эту сцену, смеется:

— Не обижайся, Володя. Они все избалованы славой и вниманием.

— Но он же, сукин сын, понял, что я тоже артист, собрат по профессии…

— Может, и не понял.

— Je suis artist! Я что, неправильно произнес эту фразу?

— Правильно. Только он не знает ни французского, ни немецкого, ни итальянского. Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не читал. Тупой, как валенок. Он бы и меня послал, если бы я к нему подошла. Все они, американские звезды, одинаковые…

Прошло с полгода-год после описанной выше сцены. Выходит Высоцкий из театра со своим другом Вадимом Тумановым, с самым, наверное, близким человеком последних шести лет своей жизни.

Ну вот, выходят они из театра после вечернего спектакля. Высоцкий чем-то расстроен. Тут подбегает к нему молодой солдатик за автографом.

— Владимир Семенович, пожалуйста…

— Вали, парень, — осадил его Высоцкий. — Не до тебя сейчас…

Идут они к машине, и тут Вадим говорит:

— Володя, помнишь, ты мне рассказывал про Чарльза Бронсона…

Высоцкий побледнел, развернулся и побежал назад — искать солдата. Минут пятнадцать он бегал по площади — солдат исчез.

Вернулся к машине, сел за руль.

— Не нашел? — спрашивает Вадим.

— Нет. Как сквозь землю провалился.

Положил руки на руль, помолчал, все еще не включая зажигания, потом произнес:

— Какой же я сукин сын!

Осень 66-го. Сванетия. Горная маленькая страна на южном склоне Главного Кавказского хребта. Неприступные родовые башни, сложенные из крепкого камня, хвойные леса, в которых полно грибов (сваны, вообще грузины, почему-то не едят грибов), сияющие снежные вершины Главного хребта — Накра, Ушба, Донгуз-Орун.

И немыслимые орды полевых мышей. По ночам (спали мы все вместе в каком-то общежитии) они бегают по одеялу, по лицу — то и дело слышишь женский визг посреди ночи.