Станислав Говорухин - Вертикаль. Место встречи изменить нельзя

Однажды Жириновский появился в английском парламенте примерно в таком виде. Надо сказать, наши депутаты все побывали в колыбели парламентаризма. Так вот… В этот день на заседании парламента присутствовала королева. К Жириновскому подошел человек и сказал:

— Господин Жириновский, Ее Величество просили вам передать, что в таком виде вы можете приходить в собственный парламент…

В гостях у нас Ростропович и Вишневская. Никогда я так не смеялся (наутро проснулся и почувствовал, что болят мышцы живота). Очень смешная, просто конферансная пара. Оба с хорошим чувством юмора, они были особенно смешны, когда выступали дуэтом.

Неважно, о чем они рассказывали. Какой бы ни была история, она всегда сдобрена очаровательным юмором и самоиронией.

Помню историю со шкафом.

Ростропович купил где-то диковинной красоты старинный шкаф, привез его на дачу. Выяснилось, что шкаф в дверь не проходит. Пришлось увеличивать размеры двери — и в высоту, и в ширину. Втащили. И тут обнаружилось, что потолки в доме ниже, чем шкаф. Сломали потолок…

В общем, по их рассказу получалось, что весь дом они перестроили вокруг шкафа.

Начинал рассказ обычно Слава (никто из знакомых не называл его Мстислав Леопольдович, только Слава; он так требовал). Начинал Слава, а Галина Павловна тут же перебивала его: «Нет, не так! Ты все перепутал!» — и добавляла какие-то смешные, запомнившиеся ей подробности.

Помню другой рассказ — на двоих. После того как чета великих артистов дала приют опальному Солженицыну, гонения перекинулись на них. Ростроповича лишили Большого театра, Москвы и Ленинграда, зарубежных гастролей (то же было и с Вишневской).

Слава смешно рассказывал (и очень артистично показывал), как он играл на виолончели в каких-то клубах, колхозах, рабочих поселках… Закончила эту грустную и смешную повесть Галина Павловна такими словами: «…Это переполнило чашу моего терпения. Я взяла детей, собаку и Славу и уехала».

В кино я пришел поздно. Но многих мастеров еще застал, хотя бы просто видел. А вот Эйзенштейна — нет. Он умер рано.

Больше всего мне бы хотелось пообщаться с живым Эйзенштейном. Это был человек Возрождения, Господь наградил его многими талантами. А о его остроумии по сей день ходят легенды. Правда, его остроумие было, как бы это помягче сказать, — на грани похабщины. Есть большой альбом графики Эйзенштейна, рисовальщик он был классный. Но большинство его рисунков недоступно обыкновенным людям, они хранятся в государственных архивах и в частных коллекциях — до того они похабны. Очень много, чуть ли не сотня рисунков, хранились у Фаины Раневской, она все собиралась их сжечь (главным персонажем этой серии Эйзенштейн изобразил саму Раневскую), но, кажется, сдала все-таки в Госархив.

Половина мастеров кинематографа ходили с кличками, данными им Эйзенштейном. Эти краткие и емкие определения приклеивались к ним намертво. Повторить их не могу, бумага не выдержит.

Впрочем, одну вспомнил — приличную. Про режиссера Рошаля: «Вулкан, извергающий вату».

Лекции по зарубежной литературе в киноинституте нам читала полная, в возрасте, женщина с добрым, открытым лицом. О Данте, Боккаччо, Петрарке она говорила, задыхаясь от любви, от переполняющих ее чувств. Было впечатление, что она находится на пике сексуального наслаждения. Слушать ее без смеха я не мог. Сразу вспоминал определение, данное ей Эйзенштейном. Похабное, циничное, но, что делать, точное. Он сказал про нее: «Ей засунули и забыли вынуть».

Алма-Ата, 1943 год. Эйзенштейн снимает «Ивана Грозного». В кадре — Серафима Бирман. Серафиму он недолюбливал. Известно, что он хотел снимать Раневскую, долго боролся за нее; не дали.

Итак, сцена на съемочной площадке.

Эйзенштейн: Серафима, сейчас снимаем твой крупный план. Вскрикнешь так вот: A-а! ( Показывает .)

Бирман: Как это?

Эйзенштейн: Ну вот так! ( Опять показывает .) Со смесью изумления и возмущения.

Бирман: Не понимаю.

Эйзенштейн: Да что тут понимать?!

Бирман: А я не понимаю. Вы — режиссер. Обязаны объяснить актрисе, а не кривляться.

Эйзенштейн ( раздраженно ): Не понимаешь?

Бирман ( с ненавистью, по слогам ): Не по-ни-маю!

Эйзенштейн ( раздумчиво ): Значит, не понимаешь… Вася! — обращается он к осветителю. — Покажи ей х…й!

Бирман: А-а-а! ( изумленно и возмущенно ).

Эйзенштейн: Вот так и снимаем.

Вспоминаю анекдот: «Футбол, боулинг, теннис, гольф… Чем человек богаче, тем меньше у него шарики для игры».

Ельцин, будучи партократом, был волейболистом (говорят, хорошим). Когда перекрасился в демократа, стал теннисистом. Положение обязывает. А вдруг Клинтон позовет сыграть партию?

Теннис — спорт для богатых. Или, скажем так, — для обеспеченных.

Теперь у миллионеров новая забава — гольф. Этот замечательный вид спорта уж точно только для богатых. Даже среднему классу (которого, кстати, у нас все еще нет) он недоступен.

Россия (СССР) была великой шахматной державой. Большинство чемпионов мира из России: Алехин, Ботвинник, Смыслов, Петросян, Спасский, Карпов, Каспаров… В шахматы играли все, вся страна. В школе, в научно-исследовательских институтах, в таксопарках, на бульварах, в поезде, на пляже… Мы слыли интеллектуальной страной — благодаря успехам в науке, любви к чтению, благодаря шахматам, конечно. И потому могли смело смотреть в глаза богатому иностранцу: богатый, но не очень образованный всегда чувствует превосходство хоть и бедного, но образованного человека.

Теперь во многих странах начинают понимать необходимость шахмат. Вводят обучение шахматам в школе. Они развивают память (старение человека начинается тогда, когда слабеет память). Они развивают сообразительность, тактическое и стратегическое мышление.

А в бывшей шахматной державе 99 % молодежи не знает, как двигаются фигуры по шахматной доске.

Трудно сказать, что такое шахматы — спорт, наука или искусство? Этим они и интересны, в этом их загадка. Древней игре не одна тысяча лет, и шахматы будут волновать человечество, пока оно не исчезнет с лица планеты. Они неисчерпаемы.

Неисчерпаемы, многогранно талантливы и сами великие шахматисты. Я знаком со многими гроссмейстерами: с Ботвинником, Смысловым, Лилиенталем, Спасским, Карповым, с новой чемпионкой мира Александрой Костенюк (она даже сыграла у меня в фильме «Благословите женщину» большую роль). С некоторыми из чемпионов даже сгонял партейку-другую. С Карповым, например, партий пятьдесят — с огромной форой, конечно, но и с абсолютно неутешительным результатом.

Лет семнадцать назад мне говорят: