Малькольм Брэдбери - В Эрмитаж!

ОНА: Значит, вы задумали сделать из меня деиста? Не думаю, что у вас получится. Итак, аббат пишет книгу об Америке?

ОН: Этот человек первым публично поднял вопрос о последствиях открытия Америки — полезно оно для человечества или вредно.

ОНА: И каков ответ?

ОН: По мнению аббата, Америка — одна большая ошибка. Он считает, что чем дальше на Запад, тем извращеннее становятся формы живой природы, а также человеческие страсти. Но в качестве верноподданного француза он делает исключение для Индианы и Луизианы, французских владений. А Луизиану признает чудом природы, способным возродить угасшие надежды человечества.

ОНА: Но теперь они отошли англичанам?

ОН: Поэтому прогнозы аббата столь пессимистичны. Ведь рай, управляемый англичанами, едва ли подходящее место для культивирования естественных инстинктов.

ОНА: Продолжайте, но хватит про аббата. Меня интересует ваше мнение. Бецкой уверял меня, что начиная с нашего столетия в мире будут лишь две реальные силы — Россия и Америка. Если так, мне надо подготовиться. Я хочу, чтобы мой народ по всем статьям превосходил американцев.

ОН прихлебывает чай.

ОН: Отлично. Сейчас Дени исполнит вам гимн во славу Америки. Для начала вообразите себе пейзаж. До сих пор никто не сумел его описать как следует. Совершенно новые цвета, другой свет, другие тени. Художников он пугает — слишком непривычно. Люди тоже необычны и удивительны, что-то среднее между европейцами и азиатами, невозможно точно определить, к какой расе они относятся. Птицы редчайших видов, с ярким оперением. Овощи, которые выращивают и едят американцы, все как на подбор крупных, неизвестных нам сортов. Примитивность суждений соседствуете удивительными интеллектуальными построениями, поразительные открытия — со столь же поразительной развращенностью мысли. Избыток земли и кочевой образ жизни — бесконечные перемещения по изменчивым прериям — склоняют людей к республиканским настроениям…

ОНА: Что ж, полезные сведения…

ОН: Развивается независимость суждений, и в результате каждый фермер воображает себя великим мыслителем.

ОНА: Вы хотите сказать, что они деисты?

ОН: Там создаются разнообразнейшие философские системы. Вскормленные американской почвой, являются на свет божий новые, неведомые доселе религии, живут пару лет и исчезают, оставив пусть незаметный, но все же след в истории человеческой мысли. И все потому, что эта земля не знает закона, а фантазия людей не признает границ. Собственно, американцы — порождение своего же собственного воображения. Они действительно первая нация, которая вознамерилась прожить без высшей власти и руководства. По их представлениям, жизнь существует исключительно на их маленькой планете, в государстве абсолютного, самим себе дарованного счастья.

ОНА: Конечно, они ошибаются.

ОН: Безусловно. Счастья не существует. Но я не вижу вреда в стремлении обрести его.

ОНА: А будущее, мсье, каким видится оно? Индейская Америка станет французской или британской?

ОН: Французской, если французы придумают, что с ней делать. Или британской, если решение найдут тучные ганноверские Георги.

ОНА: А кто лучше? Французы или англичане?

ОН: Давайте попробуем представить себе британскую Америку. Американцы станут ежедневно поедать ростбифы, а дикие земли превратятся в поместья лордов со сворами породистых гончих и гудением церковных колоколов. Если же победу одержит Франция — что ж, Америка будет походить на Санкт-Петербург. Купола, статуи, разукрашенные дворцы и причуды бестолковой моды. Впрочем, если верх возьмут самые передовые, самые активные слои населения, отпадают оба варианта.

ОНА: То есть у них появится стремление стать самостоятельной нацией?

ОН: И республикой. И так как англичане ненавидят французов, а французы — англичан, американцы добьются независимости. Каждая из враждующих сторон начнет вооружать американцев для сопротивления противной стороне. И в результате у них появится свое собственное оружие, которым они не преминут воспользоваться.

ОНА: А республика — это диктатура народных масс, так ведь по-вашему?

ОН: Именно.

ОНА: Но ведь такова и та замечательная обновленная Россия ваших проектов, которые я получаю ежедневно…

ОН: Нет, Ваше Величество. Америка скорее похожа на Венецию. Немного просвещения, много репрессий, отсутствие официальной морали, отличное от общепринятого отношение к греху и добродетели.

ОНА: Отлично, мсье. Но я не поняла, стоит ли мне беспокоиться по поводу Америки? Я жду вашего ответа — ответа мудреца.

ОН: Что ж, дражайшая царица, мой ответ будет: беспокоиться стоит.

ОНА в пышном наряде, в драгоценностях, увешана орденами. День выдался горячий, а теперь царица занята вышиванием. ОН сидит рядом с ней, совсем близко. ПРИДВОРНЫЕ при свидании не присутствуют.

ОНА: Атеист!

ОН: Нет-нет, умоляю, Ваше Величество. Я религиозен, честное слово, религиозен. В юности я выбрил тонзуру. Если бы я послушался отца, вы бы сейчас видели меня в совсем ином облачении и с иной прической. Рядом с вами сидел бы священник-иезуит. Мой братец, осел и ханжа, отонзуренный, осутаненный, — живое тому доказательство.

ОНА: Но почему вы стали философом?

ОН: Философ — это священник, исчерпавший старую религию и создающий собственную церковь с собственным символом веры.

ОНА: А ваш брат, что он говорит?

ОНА: Он меня глубоко презирает. Нет ничего ужасней, чем отношения рассорившихся братьев. Мой брат тратит время и силы на обуздание мысли, он хочет загнать знание в узкие рамки. А цель моей жизни — выпустить мысль на свободу, позволить ей проявиться во всей своей полноте…

ОНА: Вам присущи надменность и высокомерие священника, но при этом вам нечему научить своего ближнего — ни смирению, ни покаянию. Вот что такое философ.

ОН: Боюсь, со священниками вы близко не общались, Ваше Величество. Разве бывают смиренные иезуиты? Мой брат никогда не сомневается в своей правоте. А я как философ знаю, что мое мнение всегда ошибочно. Впрочем, как и мнение всякого другого.

ОНА: Раз так, почему же я теряю время, выслушивая ваши ошибочные суждения?

ОН: Потому что человеческие знания невероятно скудны. Однако же они развиваются, прогрессируют. Противоположные точки зрения ежедневно сталкиваются между собой — это и есть философия.

ОНА задумчиво смотрит на него.

ОНА: Но вот что непонятно. Если и впрямь Бога нет…

ОН: Хорошее начало! Продолжайте, мадам, прошу вас.

ОНА: …тогда как можно во что-либо верить? В существование вселенной, в назначение вещей, в то, что существуем сами? Мы потерялись бы во времени и пространстве. Ничто не имело бы причины, смысла, предназначения…