Valery Frost - Заговор по душам. (Малоросский прованс.)

- Александр! - баронесса повысила голос. - Потрудитесь объяснить...

Договорить хозяйка дома не успела - молодой барон бросил газету на стол, накрыв добрую половину блюд, вскочил, опрокидывая стул, и понесся в дом, на ходу отдавая распоряжение подогнать автомобиль к парадному входу.

Удивленная поначалу баронесса сидела с открытым ртом. Такого неуважения к старшему поколению никто из семьи Фальц-Фейнов не проявлял с рождения первого ребенка. Затем удивление сменилось замешательством, и уж затем - злостью.

- Фридрих, что там?! - нахмурила брови баронесса, глядя на второго сына.

Животновод-любитель мысленно отблагодарил брата за "подарочек" - строгая мать теперь будет отыгрываться на Фридрихе, знающем не более ее самой.

Однако Александра не смущали ни мысленные проклятия, адресованные братом, ни гнев строгой, но справедливой матери. Он на всех парах мчался в город. В редакцию провокационной газеты "Югъ". Александр был уверен: новый редактор, как и полдесятка предыдущих, долго не задержится на посту.

Опубликовать подобный материал без доказательств, очернить незнакомого человека, тем более - девушку! И не побоялся назвать настоящее имя генеральской дочери! Не испугался отцовского гнева!

А Залесский? Фальц-Фейн был уверен: по прибытию в редакцию он обязательно застанет доброго знакомого в гостях у редактора "Юга", а то может, и не застанет. Что будет еще лучше - успеет набить морду писаке до приезда полиции.

Бурная фантазия и праведный гнев нарисовали перед глазами кровавую картину разборок. И так красочно нарисовали, что Александр сам себя испугался. Ударил по тормозам - машину занесло.

Когда поднятая машиной дорожная пыль улеглась, а морщины на лбах нахмуренных людей в поле разгладились, барон смог взять себя в руки. Где ж это видано, чтобы достопочтенный господин опускался до уличной драки? Конечно, и в Александре живет дикарь, однако держать свою животную сущность в узде удавалось при любых обстоятельствах. Что же изменилось в этот раз? Женщина? Их было много, но ни одна не смогла бы стать достойной подобной жертвы. Честь превыше всего...

- Дьявол! - Александр стукнул по рулю. Как же все-таки хотелось набить морду! И именно за Веру. За женщину, которая не достойна... или все же достойна?

Поправив прическу и рассчитав до мелочей все свои дальнейшие шаги, барон тронул машину.

Улица Греческая бурлила. Мало того, что довольно большое количество газетных редакций базировалось именно здесь - вблизи к издательским мощностям, а проще говоря, поближе к типографиям, так и еще подлитое в скандал масло оживило публику.

Вход в дом номер четырнадцать уже сторожили полицейские. Александра не пустили и ему пришлось ждать на улице. Сидя в машине и дожидаясь появления исправника, барон, неожиданно даже для себя самого, закурил сигару. То ли пары никотина застили глаза, то ли гнев по дороге не вполне выветрился, но Фальц-Фейн не замечал вокруг себя ничего: ни усилившегося внимания репортеров, ни недовольного сопения одного из городовых, бурчащего себе под нос, что появление барона в непосредственной близости к скандальному учреждению делает только хуже, как ему - барону, так и исправнику.

- Александр Эдуардович, - раздалось совсем близко, - не ожидал вас здесь...

Фальц-Фейн обернулся, чтобы узреть совершенно несвойственное полицейскому с большим опытом работы обеспокоенное выражение лица.

- Дмитрий Дмитриевич, - начал Александр, открывая дверцу, заставляя Залесского посторониться, - я к вам приехал, чтобы...

- Барон, прошу вас, - перебил собеседника полицейский чин, - вам не следовало тут появляться. Я понимаю ваш интерес и обеспокоенность. Но своим присутствием вы лишь делаете хуже.

Александр замер, так и не отпустив дверцу машины.

- Прошу вас, езжайте в городскую управу. Я буду там через четверть часа. Там и поговорим.

Барон коротко кивнул, сел в машину и укатил в указанном направлении. Сам же исправник, как и обещал, последовал за фабрикантом ровно через четверть часа. Двое в форме так и остались немыми стражами у главного входа в редакцию.

Женевьеф понадобилось полтора часа на переодевание. Сначала Вера дергалась, злилась. А потом успокоилась, расслабилась и посветила свободное время общению с гостеприимной и довольно говорливой птицей - белым попугаем - символом салонов Женевьеф.

Удивив в очередной раз компаньонку, Вера переоделась в рекордно короткие сроки, и к обеденному времени обе девушки уже выходили из брички у главного входа дома номер четырнадцать по улице Греческой.

- Ты понимаешь, Вера, это ведь реклама для меня, - оправдывалась Женевьеф.

Сблизившись на почве решения общей проблемы и восстав против общего врага - несправедливости, компаньонки перешли в личном общении на "ты".

- Я же планирую открывать фотографический салон - мы там уже были, - Вера вспомнила небольшое помещение с молчаливыми работниками на лесах, - и эта публикация с карикатурой на меня летающую - это замечательная реклама. Вот подумай: чтобы поймать момент вашей настоящей жизни, следует обратить свой взор на фотографический салон Женевьеф. И без всяких там "госпожа" или "мадмуазель".

Похоже, чтобы скрыть свой собственный мандраж, француженка болтала без умолку. В отличие от Веры, которая поднималась на второй этаж молча, модистка заполняла собой все пустое пространство в голове Епанчиной, и последняя была подруге бескрайне благодарна.

По лестнице, сбивая друг друга с ног, носились посыльные, журналисты, секретари, снова посыльные. Никто не обращал внимания на гостей, все были крайне озабочены и довольно крикливы. Уточнить направление движения не представлялось возможным, посему девушки шли вдоль распахнутых дверей, читая таблички.

Замедляя шаг у очередной двери, и бредя дальше, подруги переглядывались и порою посмеивались украдкой над смешными фамилиями. А когда впереди появились пара полицейских, заподозрили, что и им самим надо именно в тот кабинет.

Двое в форме стояли у входа, не обращая внимания на окружающую их суету, презрительно посматривали на мелькающих в коридоре журналистов. Видимо, ни в грош не ценили чужой писательский труд.

В самом же кабинете обнаружились еще двое. Один бегал и суетился, второй стоял соляным столбом и молча наблюдал за чужими метаниями.

Мужчина помладше, бегающий от книжного стеллажа к письменному столу и обратно, постоянно тер нос, словно был простужен, и вполголоса отдавал приказы другому мужчине - постарше. Когда же стоящий в дверях полицейский громко кашлянул, подпрыгнули все: и Женевьеф, и Вера, и мечущийся в кабинете мужчина.

- На выход! - скомандовал страж порядка и некрасиво повернулся, заслонив широкой спиной Женевьеф весь обзор.