Кемаль Бильбашар - Джемо

Погрузил на мула мою поклажу, проводил меня до реки Мурат, по дороге все наставлял, учил уму-разуму. На мосту обнял, поцеловал. Тут я впервой у него на глазах слезы увидал.

— С дорогим человеком расставаться — все одно как от сердца кусок отрывать. Буду ждать тебя, курбан. Как случай подвернется, так и заезжай. Да пусть черноокие газели из Дерсима тебе память-то не отшибают! И от шейхов подальше держись. Что они ни посулят, не верь их брехне. Они спят и видят, как нас с османцами стравить. А ты помни всегда: мы — одной матери дети. Шах Сулейман [15] Шах Сулейман — имеется в виду султан Сулейман (правил в конце XI века), основатель централизованного государства Сельджукидов в Анатолии, который сохранился в народной памяти как объединитель кочевых племен, идеальный правитель. , что утонул при переходе через реку Мурат, прадед наш общий. От него и турки пошли, и мы, горцы. От вражды с османцами пользы никакой, вред один. А шейхи нас на османцев неспроста натравливают. Гази-паша им поперек глотки встал. «Пусть сбудется повеленье аллаха! — говорит. — Он всех людьми сотворил: и рабов и хозяев. Нету меж ними разницы!» И нынче, скажу я тебе, сынок, неспокойна моя душа. Шейхи из Дерсима того гляди бунт подымут. Случится что — не встревай ты в грязное дело. И другим закажи. Не наша это забота, пусть грызутся, кому охота. Худо будет — весть мне пошли, я тебя в беде не брошу. Ну, будь здоров!

Пока я на ту сторону реки перебирался, он все стоял, смотрел на меня. Потом махнул рукой, повернулся и пошел.

Два года прошло. Дядю повстречать так и не довелось. Стал я бродить по горным оба, по нижним деревням. То песню протяжную затяну, то на зурне заиграю, то саз свой плакать заставлю — все на душе отрадней.

Зазвенели у скотины на шеях колокольчики моего отлива. Запели-засмеялись луга и долины, подхватили мою песню. Полетела громкая слава впереди мастера Мемо, распахнула перед ним все двери. Джигиты да ашуги стали меня похваливать, красавицы газелеокие — в мою стороны поглядывать. Вольготно катилась моя жизнь, пока я себе лоб об скалу не расшиб. А дело было вот как.

Повстречал я как-то раз девушку с глазами чернее угля. Была она дочкой шейха. Сенем ее звали. Во всем Дерсиме не было розы прекрасней ее. У молодых парней от одного ее имени дух перехватывало. А в пятнадцать так расцвела, что Ширин да Аслы [16] Ширин и Аслы — героини народных сказаний, славились своей красотой. ей и воду на руки поливать не годились. И я против той красоты не устоял. Как увидал — озноб меня затряс.

Весна была. Ехал я на муле в одну оба с готовыми заказами. Бубенцы в сундучке позвякивают, а я под ту музыку песню складываю:

Доехал до речки. Дай, думаю, мула напою. Спешился, разнуздал животину, посвистал малость. Подошел мул к реке. Пьет — словно насосом в себя воду втягивает. Смотрю на него, завидки меня взяли, захотелось самому студеной водицей побаловаться. Нагнулся я, а оттуда на меня сама красота глядит. Вскинул голову и застыл на месте. Вижу — сидит на скале пери, в руках черного ягненка держит. Покрывало на лбу монетами украшено, по ветру развевается. А лицо, над черным ягненком склоненное, белее снега, так солнцем и сияет.

— Постарался всевышний, — говорю, — эдакую красоту сотворил. Об одном молю творца: чтоб не послал тебе судьбу черную, как твой ягненок.

Завернулась она в покрывало, одни глаза-угли горят.

— С чего это дочке шейха черной судьбы бояться?

— Значит, ты и есть Сенем, дочка шейха?

— Я, а тебе что?

— Ничего, — говорю. — Я думал, ты пери. Испугался: заколдуешь меня. А то мне невдомек, что уже заколдован я. Один твой взгляд мне все сердце испепелил. Да уж не я первый, не я последний.

Рассыпала она свой звонкий смех под покрывалом.

— Не про мои глаза ты в своих песнях поешь?

Не дожидаясь ответа, вскочила она на ноги, подходит ко мне.

— Ну-ка скажи, найдется у тебя ошейник с бубенчиком для моего ягненка?

— Ах, жестокая, — говорю, — ты только и знаешь, что для нас, твоих баранов, ошейники готовить. Мало тебе аркана твоих глаз?

Открываю перед ней свой дорожный сундук.

— Выбирай.

Склонилась она над ошейниками, глаза у нее разбежались. Подошел я сзади и обнял ее вместе с ягненком. Она давай отбиваться!

— Что еще выдумал!

— Помилуй, не все мне в путах ходить. Побудь и ты разок в моих путах.

— Да если кто отцу скажет, он тебя в живых не оставит!

— Зачем так круто? Я выкуп за тебя добрый дам.

Выскользнула Сенем из моих рук и говорит:

— Отец меня дорого ценит. За тебя не отдаст.

— А как быть? Подожгла ты мое сердце своими глазами-угольями! Все за тебя отдам! Прикажи — стану псом у твоих дверей!

Она мне пальцем на ножной браслет с серебряным колокольчиком указывает:

— Когда будешь у отца товар торговать, своей рукой надень мне на ногу вот этот браслет, — сказала и запрыгала по камням как лань.

Рассказал я про эту встречу друзьям из оба. Головами закачали, зря, мол, затеял, не про тебя дочка шейха. Разгорячился я: как не про меня! Я же выкуп сполна заплачу! Могу золотом, могу серебром, сколько запросит, заплачу!

— Не надейся, — говорят, — пошли ты шейху хоть коня, хоть пистолет, хоть стадо с погонщиком вместе, одари ты его жену шалями-кафтанами, не выгорит твое дело. Не продадут тебе Сенем. Была бы увечная, недужная, тогда другой разговор. А здоровую да красивую только за сына шейха отдадут.

— Ладно, — говорю. — Не отдадут — утащу!

Руками на меня замахали, нас, мол, в это дело не замешивай, не станем мы из-за тебя шейху поперек дороги становиться.

— А мне подручных и не надо, сам все обделаю!

Стал я кумекать, решил все же поначалу к шейху пойти, в ноги ему поклониться. В каждый мой приезд он меня к себе в гости зазывал, против себя сажал, разговоры заводил. Так и в этот раз было. Собрался я с духом.

— Сенем твою, по веленью аллаха…

Только я заикнулся про Сенем, его всего перекосило.

— Эй, да ты кто ж такой, чтобы дочь благородных кровей себе в жены просить! Ты кто такой? Ага, что ли, земля у тебя, рабы? Или ты шейх, стада у тебя без счету, погонщики? А может, ты сейид, у тебя свои мюриды? [17] Мюрид — ученик духовного учителя, послушник. Слоняешься по горам, как Деджал [18] Деджал — безобразное создание, которое, по мусульманскому поверью, появится среди людей незадолго до дня Страшного суда. , весь пылью да потом провонял. Да как тебе, жалкому литейщику, только в башку взбрело про дочь шейха речь заводить?! Прочь с моих глаз! И к нам на яйлу больше не заявляйся, а то ноги пообломаю!