Кемаль Бильбашар - Джемо

Тяжко было расставаться с Кеви. За три года мы с ней и на миг не разлучались. Да и не осталась бы она, если бы не ребенок. В ту пору она второго ждала.

— Кеви, — говорю, — ради нашего дитяти, что появится на свет, надобно тебе здесь остаться. Ждите меня с дочкой, пока не вернусь.

Тут она пальцами себе в живот вцепилась, словно хотела вырвать из него дитя, что разлучает нас. Потом вдруг руки как плети опустила, глаза потухшие в землю уставила. Подошли к ней люди шейха Махмуда, увели в дом.

Решил шейх Махмуд удальство мое испытать да людям показать. Собрал народ и говорит мне:

— Много слышал я про тебя, Джано. Поглядим же, каков ты молодец!

Для начала потягался я силами со стрелками шейха. Вижу, все как один — знатные стрелки. Кто со ста шагов в серебряную монету попадает, кто у сигареты, воткнутой в землю стоймя, кончик сшибает, кто сосновую шишку, подброшенную вверх, насквозь пулей просаживает.

Пришел мой черед. Поставил я сзади себя ягнячью бабку. Нагнулся, просунул ружье между ног и всадил пулю прямо в серединку бабки, разлетелась она вся на мелкие кусочки.

Стали бороться. Шейх Махмуд выставил против меня своего лучшего борца — Хайдаро. Всем джигитам джигит Хайдаро: челюсти — бычьи, лапищи — медвежьи. He дает сопернику ни отдышаться, ни сил набраться, ястребом терзает жертву, пока не заклюет.

Схватились мы с ним на снегу. То он один прием применит, то я другой. Оба в поту, а перевеса ни на одной стороне нет. Он меня к земле жмет, да поди ж ты! Таких, как я, голой силой не возьмешь, только шишки себе набьешь! Народ глядит во все глаза, дух затаил!

Тут сказал свое слово шейх Махмуд:

— Хватит! Вижу я, оба вы знаете свое дело крепко. Пусть умножит всевышний вашу храбрость, закалит вашу доблесть, джигиты мои, чтобы сослужили вы Гази-паше службу богатырскую.

С этими словами поцеловал он нас обоих в лоб. И мы с Хайдаро обнялись, расцеловались.

— Теперь ты мне дороже брата родного, — говорит Хайдаро.

А я ему:

— И ты мне, клянусь, дороже жизни.

Шейх Махмуд пожаловал нам по кошелю золота.

Долго мы в ту ночь пили-ели, пировали.

Пир еще не кончился, как прискакал вестовой, пошептал шейху Махмуду что-то на ухо. Вскочил шейх на ноги.

— Джигиты мои! — кричит. — Пришел день сослужить службу Гази-паше. Нашлись негодяи, что не хотят бросать свой разбойный промысел, нашлись тупоголовые, что не признают новых законов, нашлись недоумки среди шейхов да беков, объединились и подняли бунт против Гази-паши! Один из этих поганцев, Сорик-ага, бедноты обидчик, разорил очаг брата нашего, шейха Хасана. Едем немедля на выручку к шейху Хасану!

В горах метель крутила. Выдал нам шейх Махмуд по белому кафтану и по белой папахе. Сборы были короткие, не успел я попрощаться со своей Кеви.

Задали жару мы разбойникам Сорика-аги. Разлетелись они во все стороны, как вспугнутые рябчики из гнезда.

Да дело на этом не кончилось. Ударили первые морозы, развернули свои знамена шейхи и беки уездов Драхини, Хани, Палу, Пирани, объявили себя борцами за веру [4] В этот период на востоке Турции — в 1925 году — вспыхнули народные восстания, участниками которых были различные по своим устремлениям и классовым интересам слои населения. В число восставших входили как борцы за национальное освобождение и самоопределение Курдистана, выразители интересов трудящегося крестьянства и социальных низов, так и сторонники феодального и родоплеменного сепаратизма, религиозные фанатики, противники прогрессивных буржуазных преобразований в Турции, связанных с именем Ататюрка. . От Элязиза до Диярбекира собралось у шейхов и беков войско несметное. Оружия у них и патронов — не счесть. Ты раз пальнешь, а в тебя — пять раз. Если бы не устраивали мы засады да не отбирали у них ружья, все бы в горах полегли.

Тем временем разнеслась молва, что шейхи и беки взяли Элязиз. Но вскоре наши выбили их оттуда, а потом зажали врагов в кольцо под Драхини. В боях много крови было пролито, ни одна сторона верх не взяла. Откатились в разные стороны на передышку…

Шейх Махмуд отсчитал из своих людей полсотни, дал им один пулемет, велел оставаться в деревне, дорогу на Муш перекрыть. А с остальными пошел по следу врага.

Перебрались мы по мосту на левую сторону реки Мурат. Слышим — в горах пальба идет.

— К Чарбужскому мосту пробиваются, — говорит шейх Махмуд. — Слезайте живо с коней! Устроим у моста засаду.

Укрыли мы своих коней в ивняке прибрежном, сунули им в зубы ременные уздечки, чтобы не ржали. Дает мне шейх Махмуд в руки пулемет.

— Возьмешь, — говорит, — с собой пять джигитов. Укрепитесь вон на той вершине. А мы у реки заляжем. Без моего приказа не стрелять!

Полезли мы в гору. По пояс в снегу, а все карабкаемся…

Часа в четыре пополудни пальба в горах стихла. Замаячил на дороге отряд человек в двадцать. Мчатся к мосту, коней пришпоривают. Вот уже и лица различить можно. Все одеты богато, видать, не из простых. Есть и такие, что бороды до пояса, по ветру вьются.

Впился я глазами в шейха Махмуда.

— Одно твое слово, командир, — всех уложу!

Но шейх Махмуд отдает приказ не мне, а джигитам, что рядом с ним:

— Цельтесь в лошадей, людей не трогать!

Пошла пальба, пошли лошади кувыркаться через голову на полном скаку. Только две последние развернулись — и обратно. Однако и их пули настигли, затрепыхались туши на снегу.

Смотрю — копошатся на земле спешенные конники, из-под лошадиных туш вылезают. Один притаился за крупом лошади, делится в шейха Махмуда. Не выдержал я, — бах! — свалил поганца.

— Ай, Джано! — грозит мне шейх Махмуд. — Ты что приказ мой нарушаешь?

Потом поворачивается к вражьему отряду.

— Шейхи, беки! Бросайте оружие, сдавайтесь! Другого выхода у вас нет!

Первым бросил свое ружье главарь — седая борода до пояса. Потом и другие поснимали свои ружья, кинжалы — у кого что было — побросали на землю. Подъехали к ним наши джигиты, забрали оружие, раненых лошадей пристрелили, связали всех шейхов и беков одной веревкой.

Шейх Махмуд приказал распороть их тюки с поклажей — посыпались на снег съестные припасы, торбы с золотом.

Тем временем подоспел к нам отряд из армии Гази-паши. Шейх Махмуд передал им добычу и пленников. Отправили их через Варто на суд к Гази-паше.

Командир отряда отдал шейху Махмуду две торбы с золотом, обнял его крепко, а потом и говорит:

— Гази-паша телеграмму прислал, целует тебя в лоб. Пишет: только шейх Махмуд может очистить Шерафеттинские горы. Покажи же свою доблесть, шейх Махмуд!

Шейх Махмуд в ответ попросил командира поцеловать от его имени Гази-пашу в плечо.

— Мы за своего пашу головы сложим, — говорит. — Исполнить его приказ — святое дело.