Абрахам Вергезе - Рассечение Стоуна

Хема была сама не своя от тревоги. В приемной с ней находился Вину, и поначалу она была ему благодарна за разговорчивость, но даже он не смог ее отвлечь. Мысли ее занимал Гхош, вдруг он осудил бы ее за то, что позволила Шиве пойти на такой риск.

Из операционной через «инспектора манежа» поступили сведения — он всякий раз звонил по завершении очередного этапа операции. Хеме уже хотелось, чтобы он перестал, пронзительный звонок только пугал ее и заставлял предполагать худшее, тем более что информация, по ее мнению, была несущественной. «Они начали» или «воротные сосуды изолированы» — и ничего о Шиве. Наконец речь зашла и о нем, и вскоре она увидела Шиву в послеоперационной палате, он отходил после наркоза и морщился от боли. У нее закружилась голова от счастья, она погладила сына по волосам, зная, что где бы сейчас ни находился Гхош, какую бы форму ни приняла его реинкарнация, он радуется вместе с ней.

Шива сосредоточился и задал вопрос.

— Да, — ответила Хема. — Как раз сейчас они пересаживают твою печень Мэриону. Дипак сказал, твой орган прекрасно выглядит.

Оставаться надолго ей не разрешили. Она не стала возвращаться в приемную, а проскользнула в часовню. Витраж в единственном окне пропускал очень мало света. Когда тяжелая дверь за ней закрылась, ей пришлось ощупью пробираться к обитой бархатом скамье. Глаза немного привыкли к темноте, и она до смерти перепугалась, увидев возле алтаря коленопреклоненную фигуру. «Призрак!» — мелькнула мысль. Но тут Хема вспомнила, что монахини круглосуточно молятся за Мэриона в часовне. Хема разглядела голову, закрытую накидкой, скапулярий, рясу и осознала, что, призывая в помощь всякое божество, почему-то забыла воззвать к сестре Мэри Джозеф Прейз, и сия оплошность повергла ее в панику. Да не будет мой сын наказан из-за этого. Прости меня, сестра, если бы ты только знала, как я переволновалась, и, если не поздно, присмотри за Мэрионом, поддержи его.

Ответ был совершенно отчетливым: сперва голова сделалась легкая, а потом по телу разлилось спокойствие. Ее просьбу услышали. Спасибо, спасибо. Обещаю держать тебя в курсе.

Хема вернулась в приемную. На нее навалилась такая усталость, что она только диву давалась, как Стоун и Дипак еще держатся на ногах. За окном виднелся сплошь бетон, прикрытый небом, ни клочка живой земли, ни деревца, ни травинки. Хорошо хоть солнце сюда заглядывает. И вот этот диковинный пейзаж уже шесть лет маячит у сына перед глазами.

В семь часов вечера к ней вышел Томас Стоун, кивнул, улыбнулся — и эта улыбка сказала ей, что все прошло хорошо. Стоун не произнес ни слова, молчала и она, только слезы по щекам текли. Глядя ему в лицо, на следы, оставленные очками-лупой и налобным осветителем, и на следы, оставленные заботами и работой, она с ужасом поняла, какой он старый и какая старая она сама. Да, у них нет ничего общего, но оба ее сына (до определенной степени и его тоже, вынуждена была признать Хема) живы.

Томас Стоун рухнул на диван и не стал сопротивляться, когда Хема всучила ему сок и сэндвич из запасов Вину. Сок Стоун запил бутылкой воды и только тогда ожил. Его костлявое лицо даже как-то округлилось.

— С технической стороны все прошло отлично, — проговорил он. — Не успели мы закончить анастомоз [108] В клинике анастомозом называют искусственное или развившееся в результате патологического процесса сообщение (соустье) между полыми органами. , как новая печень Мэриона и старая печень Шивы уже вырабатывали желчь. — Он опять улыбнулся, смущенно передернул губами. В голосе его слышалась гордость. — Желчь — это очень хороший знак.

Был момент, когда мы здорово испугались, — добавил Стоун. — У Мэриона вдруг резко упало кровяное давление. Объяснений этому нет. Мы лили жидкости и кровь, но частота сердечных сокращений все равно была сто восемьдесят в минуту. Мы перепробовали все — неожиданно давление поднялось.

Она чуть было не спросила точное время, когда это случилось, но не стала. Она и так это знала. Хема закрыла глаза и поблагодарила сестру Мэри за заступничество. Томас Стоун глядел на нее, как будто все понял. Ее захлестнуло чувство благодарности к нему. Обнять его… нет, это слишком. Лучше взять за руку.

— Мне пора, — произнес Стоун через минуту. — Некоторое время состояние Мэриона будет очень тяжелым, учитывая, насколько плох он был до операции. Но теперь у него работающая печень. Почки у него по-прежнему не действуют, нужен диализ, но, как я полагаю, это всего лишь гепаторенальный синдром [109] Патологическое состояние, иногда проявляющееся при тяжелых поражениях печени и проявляющееся вторичным нарушением функции почек вплоть до тяжелой почечной недостаточности. . Новая печень с этим разберется.

Кое о чем Стоун умолчал. Он не сказал Хеме, что в критический момент в операционной поднял глаза к потолку и помолился, только не Богу и не паукам, а сестре Мэри Джозеф Прейз об искуплении ошибок.

Больница ликовала. Во-первых, один из наших находился при смерти и выжил, а во-вторых, Госпиталь Богоматери вошел в историю. На благодарственной мессе часовня была битком, Хема и Вину на передней скамье, а толпа — на крытой галерее.

У стен больницы выстроились машины с корреспондентами теленовостей — международных и национальных. Прежде пересаживали только печень от доноров, чей мозг был мертв. Живой донор, отдавший половину печени своему брату-близнецу — это была сенсация. СМИ толком не понимали, что данный технический прорыв имеет особое значение для детей с наследственной билиарной атрезией [110] Редкая врожденная патология, при которой желчевыводящие пути непроходимы или отсутствуют. Единственным лечением является хирургическая операция новорожденного с целью искусственного создания протоков или пересадки печени. Но даже при хирургическом вмешательстве вероятность смертельного исхода выше 50 %. — когда отсутствуют желчевыводящие пути. Органы взрослых, умерших от травмы, достаточно редки, но ребенок-донор — настоящая диковина. Стоун и Дипак дали родителям шанс спасти своего ребенка, предоставив часть своей печени.

На второй день журналисты пронюхали, что наш Шива — это тот самый хирург, что прославился операциями на фистулах («латание дыр — вот чем я занимаюсь»), а на третий день раскопали отцовство Томаса Стоуна. Еще чуть-чуть — и они разузнают про сестру Мэри Джозеф Прейз, хотя тут, пожалуй, придется направить репортера в Аддис-Абебу.

Я пришел в себя на пятый день. Мне казалось, я вынырнул с самого дна океана и глаза мне по-прежнему заливает вода, а в рот глубоко засунут загубник акваланга — я не мог говорить. Показавшись на поверхности, я понял, что нахожусь в отделении интенсивной терапии, но что говорили окружающие меня люди, я не слышал. Я увидел Хему, Стоуна, поискал глазами Шиву и не нашел. «Наверное, решил не уезжать из Аддис-Абебы». Эта мысль, помню, очень меня расстроила.