Дмитрий Новиков - Рассказы

После обеда, схватив такси, я помчался в детский сад. На утренник, посвященный проводам осени, опаздывать было нельзя. А за окном престарелой «Волги» проносилась эта самая осень, умирающая, но исполненная тех тонких ниточек, которые сплетаются в неповторимую, изменчивую, не зависящую ни от каких людских потрясений и мнений ткань. На ветке нагого дерева висел, трепеща, пустой полиэтиленовый пакет, издалека похожий на зайца, зацепившегося ушами за тонкую паветвь, — Авессалом, Авессалом. По тротуару шла женщина с хозяйственной сумкой, из которой торчала яркая детская вертушка. При каждом порыве ветра вертушка начинала крутиться, а женщина всякий раз тревожно оглядывалась и потом улыбалась своему испугу. На троллейбусной остановке печально вглядывался в даль пьяный, потертый мужичок–с–ноготок, и во взгляде его было грустное знание о жизни, недоступное молодым, долговязым акселератам. Прохожие с хрустом давили каблуками первый лед, покрывший темные лужи, крепко настоянные на перцово–красных листьях…

Расплатившись с таксистом, я вбежал в приземистое серое здание детского сада, чем–то неуловимо напоминающее казарму. В актовом зале чинно сидели родители. Они тревожно смотрели на дверь, ожидая появления своих отпрысков. Наконец зазвучала музыка и попарно ввели детей. Рассаживаясь на своих местах, они приветственно махали руками родителям. Те расслабились, заулыбались, зашептались. Дождавшись, когда установится тишина, в зал вплыла воспитательница в наряде осени. В длинном желтом платье, расшитом разноцветными бумажными листьями, зардевшаяся и веселая, она была хороша и действительно похожа на добрую лесную волшебницу,

— Здравствуйте, дети!

— Здравствуйте, — раздался нестройный хор детских голосов.

— Я — Золотая Осень. Я знаю, что вы любите природу, заботитесь о ней. Спасибо вам за это, ребята.

— Пожалуйста, — чей–то ответ вызвал смешок среди гостей. Осень чуть заметно напряглась.

— Сегодня у нас праздник. Будут игры, викторины, песни, танцы. Начнем? — дети захлопали в ладоши. Мальчишки и девчонки ловко и заученно отвечали на вопросы о живой и неживой природе, читали стихи.

— А теперь викторина для взрослых, — радостно возвестила Осень.

— Не буду участвовать, — подумал я, — не бывает простых ответов.

Первый же вопрос поставил всех в тупик.

— Где зимуют тритоны? — задорно спросила Осень. Взрослые тревожно переглянулись. На них с любопытством смотрели дети…

— А действительно, где они зимуют, — судорожно стал вспоминать я, — нет, не помню, не знаю.

Воцарилась гнетущая тишина.

— Ну, дети, поможем родителям.

— На суше, — те не могли скрыть своего восторженного превосходства.

— А ведь действительно — на суше. Вылезают осенью из воды и в норах зимуют, — облегченно зашептались взрослые. Напряжение спало.

— Теперь мы споем вам нашу любимую песню.

Дети выстроились в неровный полукруг. Девчонкам, как всегда, не хватило места, и большинство из них оказалось за спинами юных джентельменов. А те гордо выпячивали грудь и готовились каждый к сольному выступлению. Опять зазвучало фортепиано, и нестройный, но азартный детский хор заголосил:

Где ты бегал, где ты бегал, где ты бегал

Лягушо–о–онок.

Лягушонок, лягушонок, лягушонок,

Малышо–о–онок…

Во мне еще бродил хмель. Пьяная сентиментальность закипала в глазах, но я сдерживался.

— А теперь, под конец нашего праздника, выступит Аня.

Вперед вышла худенькая девочка в голубом платье и с огромным белым бантом на голове. В зале зазвучал тонкий голосок, трепетавший, как крылья пойманной бабочки:

Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко.

Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь…

Сил моих больше не было, и я выскочил на улицу…

Вернулся, когда дети уже одевались. Подошел к Ане.

— Ну что, дщерь моя, ты готова?

— Готова, — она умудрилась сама застегнуть тугую верхнюю пуговицу и завязать шарф.

Сквозь густеющие сумерки отрешенно падал первый снег. Аня вложила в мою руку свою теплую ладошку, и мы пошли медленно и степенно, беседуя на разные темы.

— Ты знаешь, я сказку придумал, только она для взрослых.

— А я уже взрослая? — ревниво спросил ребенок.

— Пожалуй, можно так сказать.

— Тогда рассказывай.

— Жил–был один дяденька, — начал я.

— Как его звали? — сразу же перебила Аня.

— Допустим, Феофан. Но ты не мешай, а то я собьюсь. Однажды случилось так, что у него оказалось очень много денег. Ему нужно было купить машину, шубу для жены и мороженое детям.

— А сколько детей?

— Одна дочь, и звали ее — Даша, — я попытался предвосхитить следующий вопрос, но не угадал.

— Сколько ей было лет?

— Пять с половиной. Не перебивай, пожалуйста.

— Как мне, — удовлетворенно сказала Аня, — рассказывай дальше.

— Но Феофан вместо этого отыскал номер телефона и позвонил в Швецию своей любимой женщине.

— У него ведь жена была… Он что, любил сразу двоих?

— Аня, сложные вопросы задаешь, — я задумался над тем, как и нужно ли объяснять ребенку, что можно любить двух женщин сразу, — понимаешь, вторую он любил потому что она писала хорошие книжки. Ее звали Астрид.

— Знаю, знаю. Она «Карлсона» написала, — ребенок оказался памятливым, а я поспешил поскорее увильнуть от скользкой полигамной темы.

— Правильно. Так вот. Феофан позвонил в Швецию. Он очень волновался, потому что плохо говорил по–английски, но все равно сумел сказать, что совершенно случайно в Стокгольме будут проездом два «лучших в мире» поклонника Карлсона — он и его дочь. И их пригласили в гости.

Мы медленно приближались к магазину.

— Ты водку сегодня не будешь покупать? А то мама говорит, что тебе нельзя, — забеспокоилась Аня.

— Если нельзя, но очень хочется, то можно, — ловко вывернулся я. Ребенок, не вооруженный пока знанием формальной логики, промолчал.

— И они поехали в Стокгольм. По дороге они ели мясные тефтельки и торт со взбитыми сливками. Феофан купил Даше красный зонтик, чтобы их узнали.

— Все правильно, так в книжке написано, когда Карлсон был ведьмой.

— Аня, опять перебиваешь. Они приехали и пошли в гости. Астрид Линдгрен приняла их хорошо, угостила горячим шоколадом с плюшками. Но беседа сначала не клеилась. Все чувствовали себя немножко скованно. Но потом Даша подошла к отцу и тихонько что–то спросила на ухо. И знаешь, Астрид захотела узнать, что сказала русская девочка.

— И что же она сказала? — спросила Аня озабоченно.

— Она захотела узнать, как звали Карлсона в детстве и где стояла его кроватка.

Я замолчал. Мы прошли несколько шагов в тишине, только лед похрустывал под ногами. Наконец я не выдержал:

— Ты поняла что–нибудь?