Дмитрий Новиков - Рассказы

В тот раз мы взяли в путешествие мою жену. Девушка она привычная, боевая и походная, не раз уже пряталась в палатках от медведей и в дыму от комаров. Но на третий день живописания братом своих подвигов не выдержала и она:

— Ребята, хватит, — взмолилась полуобморочно, — давайте о чем–нибудь другом поговорим, чудесном.

— А о чем чудесном еще можно говорить? — искренне удивился брат.

— Вот, например, я в озере вчера видела прекрасное животное — выдру, — не сдавалась жена.

Брат напряженно думал несколько секунд. Затем лицо его просветлело:

— А меня с утра так выдрало…»

Одному мальчику мама купила аквариумную рыбку, сомика. Он долго мечтал именно о такой — вроде бы некрасивая, даже безобразная, а очень полезная рыбка. Сплюснутая широкая голова с длинными выростами — щупами, пятнистое тело неприятного зеленоватого оттенка. Но зато — присоска. Могучая присоска с толстыми жадными губами. Губы эти находились в постоянном движении, сидел ли сомик на листе подводных растений, или рывками продвигался вверх по гладкому аквариумному стеклу — губы шевелились. Сначала мальчик думал, что рыба бесшумно говорит что–то, одно и то же, видимо, очень важное — губы шевелились одинаково — «вот–там, от–ман, кот–мам». Мальчик заходил в зоомагазин и часами наблюдал за чудесной рыбой, силясь разгадать ее тайну, печальную и однообразную. Лишь через много дней его заметила продавщица, сначала долго и зорко наблюдала за ним — не стащит ли чего, а потом подошла и спросила.

— Вот–там, от–ман, — от смущения мальчик с трудом смог объяснить, чего он ждет от рыбы.

— А, этот, — усмехнулась созревшего вида девица. — Ничего он не говорит. Он от грязи стекла чистит. Поэтому полезный очень.

Она ушла, успокоенная. А мальчик не поверил ей. Он совсем не разочаровался в этом сомике. Да, полезный. Да, чистит. Но еще и говорит при этом что–то важное — мальчик это точно знал, видел глазами, чувствовал ужасом приобщенности к тайне.

С того дня он буквально замучил маму уговорами. Уже знал, что для нее лучшее — это польза всего на свете, и напирал особенно на это. Доказывал, как чисто станет в их аквариуме с маленькими глупыми гуппиями, когда там появится такой чудесный сом. Доказывал — и доказал.

В выходной, один из лучших в жизни, они поехали в магазин. Они купили сомика у той же продавщицы. Они взяли пакетик с водой и накачанным туда кислородом. Они посадили туда меланхолического сомика, который тут же стал чистить изнутри полиэтиленовую гладь. Для мамы, чтобы ей понравиться. Потом они втроем сели в автобус. Мама тут же повстречала знакомую и стала с ней разговаривать, а мальчик вытащил из–за пазухи пакет с водой и рыбой. Сомик чистил. Вернее, нет, мама не смотрела сейчас, — он говорил. Он шептал беззвучно, отчаянно, безнадежно, словно хотел о чем–то предупредить, спасти — «вот–там, от–ман, кот–мам».

— Мам, а как мы назовем нашего сомика? — без имени есть только половина вещи, рыбы, чувства. Так, если есть любовь — она целиком, а половина не называется никак.

— Не знаю, подожди, не мешай, — мама увлеклась обсуждением важностей.

— Ладно, — мальчик не расстроился, он уже привык.

В руке колыхался пакет с водой. Рыба шептала в нем. «Остановка «Улица имени Шотмана»”, — сказал водитель. «Шотман ты мой, Шотман», — прошептал мальчик, бережно укладывая неустанную рыбу обратно за пазуху.

А теперь я попытаюсь свести воедино двух выдр и Шотмана, чтобы попробовать порассуждать о «новом реализме».

Для начала тезисы:

1. Название это лично мне греет душу, так как напоминает забытый сейчас неореализм в кинематографе. А он дал огромное количество открытий и прозрений о человеке, жизни, смерти, прочих важных материях. Этого я бы желал и «новому реализму» в литературе.

2. Деление литературы на реализм и модернизм, по–моему, условно. Я бы сказал, что модернизм и постмодернизм — это тоже реализм, только вычурный и болезненный. Опять же, примером выдр и Шотмана я попытался проиллюстрировать широту возможностей реализма, и даже не в фантазийных неумелых нелепостях, а в самой окружающей нас жизни, которая дает неисчерпаемые возможности для словесных полетов и душевной эквилибристики.

3. Конечно же, «новый реализм» — явление не новое. Это продолжение традиций всех предыдущих видов реализма, начиная с социалистического и заканчивая магическим. Хотелось бы думать, что он впитает в себя и нелегкий опыт постмодернизма, без лишней, впрочем, увлеченности формальным конструированием абстрактных смыслов, уводящих в пустыню от живой, яркой, сочной, больной, непредсказуемой жизни.

4. Термин «новый реализм» мне кажется оправданным, ибо о чем бы еще сейчас спорили критики, писатели и читатели, что бы еще вносило движение в достаточно инертный мир литературы. Как верна народная мудрость, что под лежачий камень не течет вода, так верно будет и утверждение — если постоянно двигать камни, под одним из них обязательно найдется ключ. Поэтому пускай будет «новый реализм», пусть он борется, определяется, проигрывает, побеждает. Пусть живет.

5. И все–таки в попытке определить его черты я попробую назвать несколько качеств, на мой взгляд, присущих ему. Впрочем, качества эти желательны и мечтаемы, и нет уверенности в том, что они проявятся в полной мере в произведениях людей, которые сочтут себя «новыми реалистами». Однако очень хотелось бы, чтобы они (качества) проявились как можно ярче. Вот они: вчувствованная внимательность к жизни, ко всем ее светлым и темным проявлениям, любовное любование ею, небоязнь ее. Предельная, а порой и запредельная искренность, тяжелое бремя обнажения души — только тогда ее кровоточивые движения будут интересны. Сопереживание, жалость, боль, иногда через отрицание их, но все же имея пробуждение лучших чувств как конечную цель. Разнообразие методов, форм, плясок, гримас и телодвижений, незацикленность на простой описательности. Боязнь гламурной изящности как неискренности и открытой грубости как неумелости. Радость. Боль. Жизнь.

Когда год назад мы собирались с моим другом на север, в Терский район Мурманской области, то очень боялись. Северная неизвестность жутко страшит. Тогда я рассказал другу про мальчика и про Шотмана. Тот внезапно возбудился. Я, кстати, не смог ему объяснить, не знаю и до сих пор, чем занимался Шотман как человек и революционер. Вот есть в городе улица Анохина, так про того известно, что на одной из маевок он зачем–то ударил ножом полицейского. Тем и стал почитаем. А Шотман — не знаю. Мы полезли в Интернет. Первое же воспоминание какого–то знатного большевика гласило, что Шотман был с Лениным в ссылке, и тот им весьма увлекался. Тогда еще яснее стала иррациональная, надмирная природа Шотмана. Мы ехали на машине тысячу сто километров, и друг мой постоянно думал о Шотмане. Он вдруг понял, что имени Шотмана может быть все что угодно: рыба имени Шотмана, море имени Шотмана, небо имени Шотмана, воздух его же имени. Потом он подумал, что не только предметы и явления, но и действия могут быть именными: прыгнуть имени Шотмана, закричать имени Шотмана, выстрелить имени Шотмана.