Дмитрий Новиков - Рассказы

— Толщина какая? — сразу спрашивали рубщики, и тут же чуяли мою некомпетентность, я не знал, какую толщину они имеют в виду — у комля, у вершины. А спрашивать было стыдно.

— Ну–у–у, — сразу разговор приобретал чудесный оттенок наставительной беседы мудрого учителя с глуповатым и противным учеником.

— Ну–у–у, мы за кубометр берем. А кубометров будет сто примерно. Так что кидай нам тысяч сто пятьдесят сразу, не прогадаешь. И лес мы достанем. Как сруб перевезти? Ну–у–у, соберем, разберем, опять соберем. За деньги, конечно. Ну–у–у, на месте никак нельзя, мы привыкли у себя работать.

Хорошо, что у меня уже был опыт общения со строителями. Как хорошо, что он у меня уже был! Я решил во всем разобраться досконально и через неделю консультаций и подсчетов уже знал, что бревна понадобится кубов сорок, не больше; что платить я буду за всю работу, а не по кубометрам, погонным метрам или венцам; что ни о какой предоплате и речи идти не может, а строители должны будут ставить сруб прямо на фундамент, без ненужных переносов. В ответ я должен буду организовать их быт и проживание на природе.

С бревном же была проблема. Все хотели продавать уже что–то произведенное из него. Не это ли признак экономических перемен? Наконец, почти отчаявшись, я в очередной свой приезд в деревню подошел к Толе:

— Никак не могу бревна достать. Не посоветуешь?

— А, чего?! — каждый раз, отвыкнув, я вздрагивал от Толиного крика. — Витька собирался лес рубить. Поехали, поговорим.

Мы прыгнули в машину, и, разбрызгивая лужи, помчались к большому сиреневому дому на окраине деревни. По дороге Толя выкрикивал отрывисто и обреченно:

— Я — это что. Вот Витя хорошо живет. Картошку приспособился продавать — в Дом отдыха. Втридорога. Родственник у него там.

И печально мотал головой.

Мы уже подъезжали, как от дома вдруг рванула новая серебристая «десятка».

— Его машина, вон он! — Толя был громок даже для самого себя и сбавил тон: — Давай, гони быстрей! А то в поля уедет — до вечера пропадет.

Мы бросились в погоню. Догнали на асфальтовой дороге, стали изо всех сил сигналить, мигать фарами. Машина прибавила ходу.

— Да что он, озверел совсем! А ну, поддай газу! — Толя аж вспотел от радости и азарта.

Наконец мы чуть не вплотную прижали машину к обочине — очень хотелось круглого леса. Та остановилась. Из нее вылезли два испуганных мужика:

— Вы чего, парни? Чего гонитесь? — голоса у них слегка подрагивали. Вид был городской.

— А нет, не он! Номера перепутал! — Толя даже не стал вылезать из машины. Извиняться пришлось мне.

— Мы за молоком к Витьке, а тут глядим — гонятся, — мужики облегченно похохатывали. — Не деревня, а Дикий Запад какой–то!

— Ну ладно, ладно, все нормально, — мы развернулись и опять помчались к намеченной цели.

Витя был дома. Толя уважительно поздоровался, пожали руки. Представил меня:

— Строиться будет. На моем участке, помнишь? С лесом бы помочь?

Витя был моложавый поджарый мужик с загорелым лицом, светлыми усмешливыми глазами и ехидной улыбкой.

— Из каковских будешь? — тон дружелюбный, но внимательный.

— Из города. Но отец недалеко родился, пряжинский.

— А, ну наш значит, карел. А то мы чужих не любим, — Витя как–то помягчел, и мы стали торговаться.

— Лес будет, осенью хочу рубить, с километр от твоей земли. По тыще четыреста продавать буду.

— Не, осенью поздно. Я сейчас начать хочу, чтоб до зимы под крышу успеть. И цена великовата, — я‑то знал уже, что восемьсот — такая цена есть.

— Побойся бога, восемьсот. Давай так — тыща двести и доставка — сто.

— Доставка — километр на тракторе протащить. Не по–взрослому, Витя! Девятьсот!

— Тыща сто и доставка!

— Витя, тысяча, больше не дам!

— Ладно, — внезапно сдался Витя и как–то слегка погрустнел: — Сколько нужно?

— Ну не знаю, чтоб на дом хватило. Посоветуй.

— Кубов сорок–пятьдесят уйдет у тебя. Завтра приезжай — пойдем в лес, посмотрим, выберем. Хорошая сосна там!

— А как считать?

Витя улыбнулся моему невежеству:

— Хлыстами буду таскать. На месте кубатурим. Рассчитываешься. Мало будет — еще подтащу. Только чур — вершинки тоже считаем.

Я почувствовал здесь очередной подвох, но радость от сделки переполняла, спорить больше не хотелось.

— Ладно, и вершинки тоже.

— Да ты не бойся, — вступил до сих пор старательно, чтобы не сбить чужой торг, молчавший Толя. — Тебе вершинки и на стойки, и на стропила пойдут. Все уйдет, еще и мало будет.

Мы пожали руки, и я поехал домой. Радость переполняла меня — нашел строевой лес, рядом, с вершинками. А еще — хлысты, сращивать бревна не нужно будет, целиком в стены пойдут — я тоже потихоньку набирался знаний. Внутри кипело какое–то новое, надежное чувство.

III

— Д–а–а, тебе–то повезло, — часто–часто приходится слышать от унылых доброжелателей, стоит лишь затеять какое–то дело, стоит лишь путем трудов, безумных порой усилий добиться какой–нибудь малости. Слышать, а потом и отбиваться, отбрыкиваться от цепких взглядов, которые так и норовят забраться в самый укромный уголок того, что ты делаешь, в самую суть его, в самую душу. Помню, человек с чудесной фамилией Хондрыгин после издания первой моей книжки затянул сладким голоском извечное: «Да–а–а, тебе–то повезло». И стал выспрашивать, за какое время написал, сколько получил да как задумал. В глазах его мелькали калькуляторские плюсики, он явно примерял на себя материальную составляющую писательской судьбы. Друг его, Халявин, сидел, впрочем, молча. Цена вопроса его явно не устраивала.

Не знаю — по мне так «повезло» всегда было крепкой кирпичной стеной, в одну точку которой постоянно и отчаянно, в кровь ссаживая пальцы, лупишь молотком. Сначала в стене появляется выбоинка, потом отверстие, потом стена может рухнуть. Вот это называется «Повезло». Ты занят своим делом и стараешься не бросать завистливых взглядов на людей, вовсю молотящих вокруг. Взгляду своему трудно иногда приказать, тогда ты его увещеваешь.

— Д–а–а, тебе–то повезло, — тянули многие, когда я, неизвестно от какой бодрости, принимался вдруг рассказывать про землю и про лес.

— Витя, спасибо — выручил, давай обмоем! — я был преисполнен радостного благорасположения к новому приятелю. А чувство это не может быть засушливым.

— Не, ты что, я не пью.

Я был искренне удивлен. Опять в деревне человек не пьет? Совсем? Да после трудов праведных, тяжелых.

— Не, раньше пил. А потом за ружье хватался, чуть что. Испугался сам. И гуляешь если — ни тебе работы, ничего. Так всю жизнь прогулять можно. Приезжай лучше завтра, в баньке попаримся.

— Дедушка, — раздалось от забора, — а, дедушка.

Возле забора качались две тени, полулюди–полудухи.