Джон Марквэнд - Г. М. Пулэм, эсквайр

— Глупый вопрос, — возмутился Биль, — и ты сам это прекрасно понимаешь. Никто не имеет всего, что ему нужно, мой мальчик. Спокойной ночи.

Он остановился на пороге, улыбнулся нам, помахал рукой и тихо закрыл за собой дверь. Кэй присела на угол кушетки.

Возможно, причиной тому было мое воображение, но я не мог отделаться от мысли, что между ними что-то произошло.

— Знаешь, Кэй, мне кажется, что ты должна уговорить Биля остаться на завтра.

— Гарри, ты не мог бы дать мне немножко виски?

— Но, по-моему, ты всегда считала, что нехорошо пить вечером.

Виски, стаканы, лед и содовая стояли на столике у стены, где их обычно оставляла Элин, когда к нам приходили гости. Хотя я и видел, что Кэй действительно нужно выпить, но налил немного, так как знал, что иначе она встанет с головной болью. Кэй выглядела очень утомленной — недаром последнее время она была так занята, кроме того, ей, должно быть, действовал на нервы Биль.

— Кэй, что с тобой? У тебя трясется рука!

— Устала, вот и все. Не обращай внимания. Через минуту все пройдет. — Кэй быстро осушила стакан, что было вовсе не похоже на нее, потому что она отрицательно относилась к вину и особенно не одобряла пьющих женщин.

— Спасибо, большое спасибо, — сказала она, возвращая стакан.

— Кэй, а может, Биль получил какие-нибудь плохие известия?

— Нет.

— В таком случае, что-то произошло. Может быть, мне подняться к нему в комнату и переговорить с ним?

— Нет, нет, не нужно! — поспешно ответила Кэй. — Гарри, давай побудем минуточку здесь, тут так тихо.

Я сел рядом и взял ее руку — холодную как лед.

— Если ты сейчас пойдешь и ляжешь, я принесу тебе грелку.

— Все, что угодно, только не грелку.

— Ты всегда становишься такой, когда слишком много хлопочешь. Если у тебя ноги такие же холодные, как руки, тебе очень нужна грелка.

Кэй промолчала, и, у меня возникла еще одна мысль.

— Кэй, а может, вы с Билем поссорились из-за чего-нибудь?

— Да нет, Гарри! Сделай милость, помолчи. Так уж все получается.

— Тебе лучше лечь в постель.

— Хорошо, хорошо. Это, кажется, единственное место, куда можно вернуться. Я имею в виду постель. Смешно… — И Кэй умолкла. Эта привычка недоговаривать всегда меня раздражала.

— Что же именно смешно?

Кэй сидела с закрытыми глазами и некоторое время молчала.

— Да вот, что человек должен продолжать жить, как жил, и не может вернуться, если бы и захотел, — ответила она и, открыв глаза, взглянула на меня. Вид у нее был явно нехороший.

— Что с тобой, Кэй? Как это понимать, что ты не можешь вернуться. Куда вернуться?

— Куда угодно. Человек считает, что может вернуться, но на самом деле это невозможно. Впрочем, не будем сейчас говорить об этом. Я пойду к себе наверх и утром встану совершенно здоровой, Спокойной ночи, дорогой, Помоги мне встать.

Я взял ее за руки и помог подняться, и она наклонилась ко мне и поцеловала. Я отметил про себя, что она поступила очень великодушно.

— Кэй, мне не следовало оставлять тебя сегодня одну. Эта история с чаем… Извини меня.

— Какой чай? — удивилась она и посмотрела на меня так, словно ничего не помнила. — Не надо говорить об этом. Все это пустяки. — Она положила руки мне на плечи и притянула к себе. — Гарри…

— Да?

— Единственное, что имеет значение, — это мы с тобой.

— О Кэй! Мне так приятно это слышать!

— Нет, нет. Ничего приятного тут нет. Это правда, и довольно неприятная. Мы с тобой одни — только ты и я.

— Но я не нахожу в этом ничего неприятного.

Однако Кэй, видимо, не слышала меня и продолжала:

— Так уж у нас складывается жизнь, хотим мы этого или не хотим. Ты когда-нибудь задумывался над этим?

— Да, иногда.

— И нам нужно снисходительно относиться друг к другу.

— Да, да, конечно.

— Не говори «конечно», хотя ничего иного тут и не скажешь. Поцелуй меня на ночь. Не позволяй мне чувствовать себя одинокой.

— Что ты! Кэй, любимая, я же всегда с тобой!

Мне показалось, что она стала выглядеть немного лучше.

— Я знаю, но мне нравится слышать, когда ты говоришь так. Ну, я отправляюсь спать. Пожалуй, и тебе пора спать. Слава богу, нам предстоит спокойная неделя… Да, Гарри…

— Слушаю?

— Я, пожалуй, не буду вставать, чтобы проводить Биля. Ты ничего не имеешь против? Он поймет.

— Конечно. Сейчас я выведу Битси на улицу. Иди спать.

Кэй сказала, что вернуться невозможно, и я не мог не заметить любопытного совпадения наших мыслей. Включая лампу на столе в библиотеке, я не переставал думать об этом. Ведь то же самое, почти слово в слово, сказала мне и Мэрвин Майлс, причем даже голоса у них звучали одинаково. Правда, я не понимал, что Кэй имела в виду, да вряд ли она и сама понимала — скорее всего, она очень утомилась и говорила первое, что взбрело на ум. Когда нужно было кого-нибудь развлекать, Кэй не жалела своих сил. Она слишком долго пробыла в обществе Биля, а он обладал такой энергией, что иногда изматывал даже меня. И все же странное совпадение не выходило у меня из головы.

Во всяком случае, к утру Кэй будет чувствовать себя лучше, и я, вероятно, напрасно подумал, что она и Биль начали действовать друг другу на нервы.

Я открыл ящик стола и вынул несколько листов бумаги. В доме, царила тишина, но среди заполнявших комнату книг и картин меня не тянуло ко сну. Выдался вполне подходящий момент написать свою биографию для нашего сборника и разделаться наконец с этим делом. Уж если мне предстояло чем-то помочь Боджо, то свою-то биографию я смогу представить вовремя. Я взял уже частично заполненную анкету и взглянул на нее:

« Имя:Генри Моултон Пулэм.

Время и место рождения:15 декабря 1892 года, Бруклин, штат Массачусетс.

Родители:Джон Гроув Пулэм и Мери (Ноулс) Пулэм.

Семейное положение:женат на Корнелии Мотфорд; женился 15 июня 1921 года.

Дети:Джордж, родившийся 29 мая 1924 года, и Глэдис, родившаяся 16 января 1927 года.

Ученые степени:бакалавр искусств.

Род занятий:консультант по капиталовложениям».

Все это по-прежнему напоминало мне нечто вроде надписи на надгробной плите, но все равно я должен был написать свою биографию. Главное состояло в том, чтобы не писать слишком много и не создать впечатления, будто я слишком расхвастался. Я без труда представлял себе свою жизнь, но писать о ней казалось мне делом необыкновенно трудным. Я вообще никогда не любил писать. Пытаясь настроиться на нужный лад, я на минуту включил радио.

Военные действия, по-видимому, приостановились. Французы по-прежнему отсиживались за линией Мажино, словно и не помышляли о наступлении, но, несомненно, вынашивали какие-то планы — недаром во главе французской армии стоял такой крупный полководец, как Гамелен, Французы — лучшие солдаты в мире. Я вспомнил об одиноком пуалю [44] Пуалю — прозвище французских солдат. , марширующем под Триумфальной аркой, где над могилой Неизвестного солдата горит неугасимый огонь. Уж если французы начнут двигаться, остановить их будет невозможно. К весне они подготовятся и начнут наступать, а сейчас бессмысленно крутить ручки радиоприемника. Я должен был взяться за перо и сосредоточиться.