Андрей Матвеев - Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим

— Не надо, — говорит Лизавета, — оставь это до завтра, папаня обожает подобные истории.

И Каблуков оставляет все до завтра. Спите спокойно, Апраксия и Арнольдо, спите спокойно, цари и императоры, спи спокойно, милейший прапрапра и — сколько там еще «пра»? — дедушка, появившийся из материнской утробы лишь в блистательный век Екатерины (вот когда только я до него, милейшего прапрапра, доберусь?), славная девушка Лизавета уже уютно расположилась на широкой койке каблуковской каюты и готова исполнить давно обещанное — излечить его от боязни минета, навсегда отогнав от беспокойного изголовья Д. К. тени безумных папеньки и маменьки. Что же, пусть почивают с миром, ночь подходит к концу, и девственный зверь единорог скоро возвестит о восходе солнца.

в которой Каблуков с Зюзевякиным пьют ром и впервые появляется Виктория Николаевна Анциферова

Конечно, история рода Каблуковых хороша и занимательна сама по себе, но ведь есть и Д. К., пока еще живой, еще только недавно проснувшийся, маг, мистик, вечный беглец от любви.

— Странный ты все же человек. Каблуков, — говорил ему в их последнюю встречу Зюзевякин (в ту самую встречу, когда и надоумил его приняться за эти вот трепетные страницы), — здоровый мужик, тридцать пять лет тебе уже стукнуло (ну, с возрастем Д. К. я, кажется, тоже разобрался), а все с бабами никак сладить не можешь. Посмотри на меня, Джон Иванович, живой ведь пример перед глазами!

Живой пример действительно находился перед глазами Д. И.Каблукова. Дело происходило в городской резиденции Фила Леонидовича, и был тот одет по–домашнему просто: лишь кремовые плавки с вышитым золотыми нитками вензелем «Ф. З.», и больше ничего. Сидели наши приятели (а ведь к этому моменту взаимоотношения их насчитывали чуть ли не добрый десяток лет, да, сейчас Каблукову тридцать пять, в двадцать пять он принял наследство рода из рук умирающей тетушки, а через пару лет судьба свела его с Зюзевякиным, значит, именно семь, а может, что уже и восемь лет назад происходило их приятнейшее путешествие на яхте «Лизавета», а сейчас вот Лизавета давно живет на Сейшельских островах, а Кошаня I сменилась таким количеством кошань, что лишь сам Ф. З. может в них не заплутаться) в главной каминной зале зюзевякинского замка, только что плотно отобедав, только что послушав прелестнейший скрипичный концерт Моцарта в исполнении домашнего оркестра Ф. З., только что выкурив каждый по сигаре «корона–корона» (за эти годы и Каблуков пристрастился к подобному куреву), так что ничего им больше не оставалось, как просто предаться трепу, правда, стал этот треп принимать в устах Фила Леонидовича Зюзевякина несколько нравоучительный (еще можно сказать «назидательный») характер.

— Вот Лизка, — говорил ему Зюзевякин, — как она тебя любила, сколько ждала! Да и сам понимаешь, — тут Ф. З. печально прикрыл глаза, — что я не вечен, а ведь кому–то все это надо оставить! И что, прикажешь сейчас все это оставлять Лизке с ее непутевым монакским принцем? — Успокойся, Фил Леонидович, — незаметно друг для друга, на седьмом, а то и на восьмом году близких приятельских отношений наши друзья перешли на «ты», — успокойся, родной мой, жить тебе еще долго, глядишь, и разведется Лизка к той поре…

— Да не об этом я, — кипятился Зюзевякин, — что мне ее развод, пусть и не терплю ее недоделанного принца, ишь, хмырь какой, — все больше и больше распалялся Зюзевякин, — я, говорит, принц, а рожа как у моего дворецкого!

— Ну успокойся же, Фил Леонидович, — почти пропел Д. К., — нельзя же так, побереги нервы!

— Надо выпить, — решительно сказал Зюзевякин, — лишь это вечное и блаженное средство может успокоить мою разбушевавшуюся нервную систему! — и он протрубил в большой рог, изготовленный на Британских островах во времена то ли бритов, то ли саксов, то ли норманнов. Звук рога гулко прокатился по каминной зале, вспугнув стайку мрачного воронья, обитающего в районе каминной трубы. — Кар-р, кар-р, — с ненавистью передразнил воронье Зюзевякин, — знаешь Каблуков, — продолжил он, протрубив в рог еще раз, — больше всего меня эти вороны достают, иногда даже охоту на них устраиваю, такая пальба поднимается, что в аду, наверное, всем чертям тошно, а им, гадам этим, хоть бы хны, живут как жили, — и Зюзевякин мрачно и смрадно выругался. Тут отворились огромные резные двери мореного дуба, и появился сам господин дворецкий, в повседневной ливрее, с толстой цепью настоящего червонного золота на шее. В руках он нес большой кувшин и два высоких кубка.

— Что это, — зная зюзевякинские вкусы, опасливо спросил Каблуков, — опять коньяк?

— Нет, — грустно сказал Фил Леонидович, — коньяк в горло уже второй день не идет, это ром.

— Настоящий? — еще более опасливо спросил Джон Иванович.

— Настоящий, — утешил его Ф.3., — закупил на Ямайке, теперь вот сердце радую. Наливай, мерзавец! — индифферентно сказал он дворецкому.

Мерзавец налил два полных кубка и протянул хозяину и его гостю. Зюзевякин почесал волосатое загорелое брюхо, трубно продул нос и взял свой кубок. Каблуков нехотя последовал его примеру. — Ну что, будем? — спросил Зюзевякин. — Будем, — поднял в ответ свой кубок Каблуков, и они пригубили крепчайший ямайский напиток. Дворецкий затрубил в рог (так он делал всегда, когда Ф. Л. Зюзевякину приходило желание отведать благородного ямайского рома), Зюзевякин крякнул, вороны снова закаркали, Ф. З. опять мрачно и смрадно выругался и выставил дворецкого вон.

— Да, Джонни, — продолжил он, — бог с ней, с Лизаветой, пусть и дочь она моя единственная и неповторимая. Но все остальные? — И он начал загибать пальцы.

Надо сказать, что Каблуков не делал тайны из своей личной жизни. Видимо, часть маменькиного генотипа все же вплелась в суровый и благородный генотип графов Таконских (можно еще добавить: шевалье Арсаньяков, маркизов д'Этуаль, да приплести благородную ветвь боярского рода Ртищевых — смотри предыдущую, то есть пятую, главу) и наделила Д. К. воистину безразмерной любвеобильностью.

— Сразу после Лизки у тебя была Иветта, Лизка тогда еще хотела уксуса напиться, но тут ей очередной гонщик на пути встретился, — загнул первый палец Фил Леонидович. — После Иветты шли подряд две Натальи, Наталья I и Наталья II, потом откуда–то вынырнула Аглая, и тебе не стыдно? Каблуков?

— На себя посмотри, — оглушенный добрым глотком рома, проворчал Д. К., — сам–то чем лучше?

— Ха–ха, — громыхнул Ф. З, — у меня ведь одни кошани. Кошаня I, Кошаня II, Кошаня III, сейчас вот Кошаня ХIII, просто и удобно, без всякой любви, им нужны мои миллионы, мне — сам знаешь что, но миллионов им моих не видать, как собственной задницы!

— В зеркале могут увидеть! — с натугой парировал миллионерский юмор Каблуков.