Андрей Матвеев - Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим

И две недели спустя, стоя на таинственном горгиппском берегу, Каблуков все еще был счастлив, ибо понял, что дороге его приходит конец. Две недели он часами думал о том, как будет искать Викторию Николаевну и что произойдет, если он ее не найдет. Да ничего, решил в конце концов Каблуков. Не найдет — так не найдет, черт с ней, этой половой силой, сколько можно маяться и по миру скитаться. Займусь–ка я тогда действительно торговлей, думал Каблуков, вновь позабыв о необходимости кавычек при передаче на письме любого внутреннего монолога, стану богатым, как Тримальхион, и никуда отсюда не уеду… Чайки отвечали ему сварливым гвалтом, он бросал в воду кусочки пресной лапши и ждал, когда же, наконец, появится на горизонте город с этим странным названием — Горгиппия. Что же, дождался.

Да, Каблуков дождался, и вот, закинув на спину дорожный мешок, он уже покидает гавань и идет в город, который — по предсказанию прелестной гадалки с бритым лобком — должен стать последней точкой его путешествия. Полдень, жара стоит выматывающая, людей на улицах немного, внешний вид их почти не отличается от внешнего вида новых каблуковских знакомцев, оставленных им на совсем другом берегу, да и язык понятный, отчего–то все языки понятны Каблукову в этом путешествии, не странно ли? Не странно, отвечает он сам себе, интересуясь у одного из встречных, где здесь гостиница, то бишь постоялый двор, то бишь харчевня с комнатами для ночлега, ему указывают в сторону городской площади, в самом центре которой стоит невысокий красивый храм то ли с дорическими, то ли с коринфскими, то ли с ионическими колоннами, а перед храмом возвышается мраморная скульптура какого–то бородатого дядьки, который, после прочтения Каблуковым надписи на постаменте, оказался ныне покойным царем Неоклом, правившим Горгиппией во времена и по поручению императора Тиберия (Тиверия), то есть всего лет тридцать, ну, может, сорок тому назад.

Каблуков, обойдя статую бородатого Неокла и миновав храм, свернул по наитию в маленькую улочку и тут же увидел небрежно намалеванную вывеску харчевни с комнатами для гостей. Договорившись с хозяином, закинув мешок в отведенный ему угол, перекусив козьим сыром да запив его небольшим кувшинчиком разведенного местного вина, не намного уступающим хваленому тримальхионовскому фалерну. Каблуков вновь вышел на улицу и стал обдумывать, с чего начать поиски. Не будешь ведь ходить по городу и спрашивать у жителей, не видали ли они здесь такой Виктории Николаевны, Анциферова у нее фамилия, да и не описать ее Джону Ивановичу. Но тогда как? Ходить и просто смотреть? Посещать места большого скопления людей, если воспользоваться официально–административным языком? Каблуков помаленьку начал приходить в отчаяние, но тут до него вновь добрался морской ветерок и вновь отчаяние сменилось легкой меланхолией: ладно, — махнул Каблуков рукой, — будь что будет! — И пошел снова по направлению к центральной площади, внимательно вглядываясь в лица прохожих, особливо женского пола, слава богу, подумал он, что это не Восток и женщины тут не носят чадры, и красивые, надо сказать, женщины, подумал Каблуков, и одежды на них такие свободные, все тело угадывается, красивые тела красивых женщин, солнце, морской воздух, народу на улицах становится больше, площадь вот уже почти полна, снуют туда–обратно, зачем снуют, чего им надо?

Походочкой туриста где–нибудь в Венеции, на берегу какого–нибудь канала Гранде, этакой легкой, подпрыгивающей, фланирующей походочкой миновал Д. К. площадь, еще раз оглядев храм и мраморно–бородатого царя, обливающегося потом на постаменте, и отправился по широкой (для местных, естественно, условий) улице, ведущей вниз, опять же по наитию, ибо оно подсказало Каблукову, что так он доберется до главного местного рынка и идти ему придется совсем немного.

Так оно и оказалось, вот и рынок, шумный, как ему и положено: да, насмотрелся Каблуков за последние два месяца на все эти рынки древности, тошнит уже порой, ничего нового, мясо да рыба, фрукты да сыры, благовония да драгоценности, ткани да одежда, посуда да оружие, меч, что ли, себе купить, подумал Каблуков, остановившись у ряда, где продавали коротенькие, обоюдоострые мечи, кто знает, что еще ждет, меч и пригодится. Но он не стал покупать меч, а решил выпить холодной воды из большого глиняного кувшина, стоило это сущую мелочь, а вода была вкусной, холодной, ломящей зубы, выпив, утолив жажду, вытерев рот и бороду (здесь все были с бородами, так что Д. К. не казался каким–то исключением), Джон Иванович, изрядно притомившись от своего легкого, подпрыгивающего фланирования, передохнул немного, присев на нагретый солнцем камень, а потом вновь потащил свое бренное тело, но уже в гору, ибо не было на базаре никакой Виктории Николаевны, как не было ее, по всей видимости, в Горгиппии, а может — надо признать, закралась в голову Каблукову и такая мыслишка — не было ее вообще? Нажрался тогда рому с Зюзевякиным, вот ему и привиделось, а все остальное — лишь следствие психического стресса, вызванного алкогольной интоксикацией. Правда, как не стоял, так и не стоит, хотя вокруг много красивых полуголых девок, таких стройных, таких зажигательных, но не вызывают они в Д. К. ни грамма желания, и ничего ему с этим не поделать!

Целую неделю бродил Каблуков по городу со странным названием Горгиппия, и если первые дни он еще вглядывался в толпу, пытаясь увидеть в ней Викторию Николаевну, то под конец перестал даже думать об этом, а просто лениво тащился по ставшим для него обычными маршрутам — вот площадь, вот рынок главный, вот гавань, вот рынок береговой — да просиживал вечера в харчевне за кувшином местного кисловатого вина, так хорошо шедшего под матово–белый полукруг чуть солоноватого козьего сыра.

На восьмой день все было точно так же, вот только обнаружил Д. К., что деньги, данные ему Киркеей, подходят к концу. Надо сказать, что это не очень расстроило Джона Ивановича, способов подработать в те времена, как он это уже понял, было множество, но некоторое беспокойство все же возникало. «Ладно, — подумал после получасового размышления Каблуков, — завтра что–нибудь придумаю, а сегодня опять пошатаюсь по городу, да и на вино с сыром еще есть, и за комнату пока заплачено». И он вновь пошел в город, и вновь оказался на рынке, где опять решил испить холодной водицы, вот только знакомого водоноса не было, а водой вместо него торговала — на том же месте, только кувшин другой, черный, лаковый и поменьше размером, — женщина в светлом, почти прозрачном хитоне, и как посмотрел на нее Каблуков, так ноги у него будто вросли в землю.

Нет, это не была Виктория Николаевна, ничего похожего на то давнее, почти уже забытое лицо. Что–то общее мог найти Д. К. с Киркеей, такая же стройная полнота, такая же пышная грудь, черная челка почти до глаз, большой рот с яркими губами. Но Киркея далеко, да и не вызывала она при встрече этой странной тяжести в ногах, а ведь сейчас шевельнуть ими не может, не то что подойти и заговорить.