Андрей Матвеев - Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим
- Название:Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Андрей Матвеев - Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим краткое содержание
Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Вот так всегда, — говорит Лизавета, расстегивая блузку и вновь показывая свои небольшие, задорно торчащие в разные стороны грудки. — Стоит папаше новую кралю завести, как сам не cвой, пока пару раз не впендюрит, а потом ему новую подавай, — и она лениво откидывается на спинку стула, достав из пачки длинную дамскую сигаретку нежно–коричневого (отчего все сегодня имеет именно нежный оттенок?) цвета.
— Прикурить дай.
Я щелкаю массивной золотой зажигалкой, небрежно лежащей прямо здесь, на столе, среди мятых салфеток и грязной посуды, Лизавета прикуривает и спрашивает меня:
— А не позагорать ли нам?
Д. К. соглашается. Д. К. не может не согласиться. Д. К. перестает вообще понимать что–либо, и они с Лизаветой, оставив стол на растерзание стюарду, отправляются на корму, где все устроено именно для того времяпрепровождения, которым они и собираются сейчас заняться.
Лизавета сбрасывает блузку и брюки, стягивает практически несуществующие плавочки и хорошеньким голеньким тельцeм шмякается на матрац. — Давай, — говорит она Д. К., — вались рядом. — Д. К смущается, Д. К. отчего–то краснеет, Д. К. явно чувствует себя не в своей тарелке, да и потом, что толку загорать после столь обильной и сытной трапезы, после марсельского супчика «буйабес» (ударение на последний слог), после омаро–лангуста и лангусто–омара, устриц, мяса в вине и салата из яичных белков а'ля Казанова? Да еще «Дом Периньон», да еще «Божоле», да солнце, да море, да… — Вались, вались, — со смешком говорит Лизавета, уже повернувшись на спину, уже разметав бесстыдно свои крепкие ножки с полными щиколотками, уже подставив глазам Д. К. безмятежный рыжий кок, столь отличающийся по цвету от ее изысканно–блондинистых волос.
— Сейчас, — говорит ей потный Каблуков, — айн момент, — и он начинает суетиться, снимая с себя смокинг, бабочку, рубашку, башмаки, брюки, очередь доходит до трусов, давай, давай, говорит Лизавета, кого стесняешься, меня, что ли?
Каблуков действительно стесняется юную наследницу российских миллионов, Каблуков чувствует себя сейчас толстым, липким и противным, а самое главное, что сейчас ему не хочется, ну вот совсем не хочется, прибор беспомощно болтается между ног, и он прикрывает его руками, а это что, спрашивает Лизавета, беспардонно тыкая пальцем в грудь Каблукову.
И происходит чудо, прибор вдруг оживает. Каблуков смело отводит руки от собственного паха и садится на матрац рядом с Лизаветой.
— Это? — как–то отстраненно–гордо спрашивает он. — Это мой талисман, точнее — фамильный талисман мужской линии рода Каблуковых, хочешь посмотреть?
— Конечно, хочу, — отвечает Лизавета, и Д. К. снимает с шеи цепочку чистого золота, на которой болтается маленький единорог из слоновой кости с двумя крохотными изумрудными глазками (в начале главы, когда мне довелось описывать папенькин герб, я совсем забыл упомянуть про изысканное произведение неведомого мастера, врученное мне теткой прямо, что называется, у порога, то есть у гробовой доски, то есть за несколько мгновений до того, как тетушкины глаза закрылись навеки.)
— Что он означает? — как–то уважительно спрашивает Лизавета.
— В нем моя магическая сила, — смеется Д. К, — пока я ношу его на себе, он хранит меня и помогает мне, дарует добавочное зрение и добавочное осязание, помогает проникать в суть вещей, предсказывать будущее и видеть прошлое… — Ну да, — широко открывает рот Лизавета. Каблукову остается лишь склониться пониже и впиться в него своим. — Отстань, — барабанит Лизавета кулачками по его спине, но потом затихает и отвечает на поцелуй, сладко и влажно, как и положено. Каблуков отстраняется от нее, нежно отбирает цепочку с единорогом и вешает себе на шею, рука Лизаветы играет его прибором, пальчики Лизаветы щекочут каблуковские яйца, а потом она склоняет к прибору лицо и вновь широко открывает рот.
— Нет, нет, — умоляюще просит Д. К., — только не это. Лизавета недоумевает, первый мужчина отказывает ей в минете, но вот почему, отчего?
— Что с тобой? — с усмешкой спрашивает она. Каблукову ничего не остается, как спокойно лечь рядом и поведать историю своего рождения, мне ничего не остается, как вновь вызвать к жизни духи папеньки и маменьки, и, когда я дохожу до печальной истории папенькиной кончины (смотри вторую главу данного повествования), глаза Лизаветы, что называется, находятся на мокром месте.
— Бедненький мой, — говорит она ДК, нежно гладя его по голове, — бедненький мой, ведь это же надо, чего они тебя лишили! Но ничего, — продолжает Лизавета, — я помогу тебе, я излечу тебя.
— Только не сейчас, — просит обессиленный исповедью Каблуков, — Лизавета замолкает. Несмотря на свои (предположим) восемнадцать, она тонкая и хорошо чувствующая партнера девочка, не хочет сейчас — не надо, и она начинает вновь гладить Каблукова по голове, неотрывно смотря на маленькую фигурку единорога из слоновой кости с двумя махонькими изумрудными точками глаз.
— Это еще символ моей астрологической декады, — говорит ей Д. К, вторая декада Рака — единорог и святой Георгий.
— Ишь разлеглись, бесстыжие, — слышится за спиной добрый и довольный жизнью голос Фила Леонидовича Зюзевякина.
— Папа, — вскакивает Лизавета с матраца, — знаешь, Джон рассказывает совершенно удивительные вещи!
Зюзевякин, одетый на сей момент в одни лишь шорты, Зюзевякин, почесывающий правой рукой свое ладное волосатое брюхо, Зюзевякин, держащий в левой руке большую толстую сигару «корона–корона», улыбается с какой–то отчаянной нежностью, глядя на голенькое порождение своих, до сих пор еще неутомимых чресел.
— Девочка моя, — шепчет он в пароксизме родительской страсти, — кровинушка моя единственная.
— Ха, папа, — пунцово, как и положено блондинке, вспыхивает Лизавета, — ну что ты, право!
Ф. З. смахивает умильно накатившую слезу, затягивается сигарой и плюхается на матрац рядом с голым Каблуковым. — Оденься, — велит он Лизавете, — а то неудобно смотреть и понимать, что я уже старый. — И он начинает хохотать, Лизавета натягивает плавочки и блузку, а Д. К. просит позволения отлучиться в каюту и выбрать себе что–то более подходящее моменту, чем потерявший актуальность смокинг. — Все, как того хочет гость, — мирно отвечает Зюзевякин, швыряя окурок сигары за борт яхты.
(Память моя устала, и действие забуксовало на месте. Экспозиция немного затянулась, эта чертова яхта никак не может приплыть хоть куда–нибудь. Д.K. идет к себе в каюту, Д. К. роется в шмотках и выбирает себе белые джинсы и белую же капитанскую рубаху с короткими рукавами. Когда он появляется вновь на палубе, то к Лизавете и Зюзевякину уже присоединилась Кошаня. Втроем они нависли над правым бортом, манипулируя с рыболовными снастями. Матросов и капитана опять не видно, опять такое ощущение, что яхта управляется призраками, хотя сейчас и паруса поставлены, и мотор работает, и достаточно быстро шлепает их посудина к берегам уже упоминавшейся Турции. — Что поймать собираемся? — интересуется Каблуков. — Да мне все равно, — азартно отвечает Фил Леонидович, — я ужасно люблю морскую рыбалку, и для этого у меня есть даже большая накладная борода. — Он щелкает пальцами, неведомо откуда появившийся стюард протягивает боссу большую седую бороду, которую тот и приспосабливает к подбородку. — Ну что? — спрашивает довольный Зюзевякин, строя рожу отчаянного громилы. — Кошаня и Лизавета давятся от смеха, Каблуков садится в шезлонг и берет из рук стюарда очередной запотелый бокал со своим любимым пойлом, обородевший же Ф. З. внимательно смотрит за борт, всерьез надеясь поймать какую–нибудь громадную рыбину. — Вот наловим рыбки к вечеру, — говорит Зюэевякин, — Лизонька нам ее приготовит, и мы вновь потрапезничаем. А потом Джон Иванович нам что–нибудь расскажет. Ведь вы, как оказалось, рассказчик удивительный, а, Джон Иванович?
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: