Владимир Топилин - Остров Тайна

В углу комнаты послышался негромкий, скрипучий звук. Иван посмотрел туда, удивился: кошка! Откуда? Как сюда попала? Палевый, серый цвет напомнил ему что-то далекое, родное. Да это же – Мурка!.. Не может этого быть! Он ласково позвал ее к себе. Кошка безбоязненно, мягко переступая лапами, подошла к нему, позволила взять на руки. Иван положил ее к себе на колени, приговаривая, стал гладить:

– Мурка! Ты ли это? Или ее дочь?!

Она посмотрела на него матовыми, слепыми, наполненными слезами глазами, благодарно замурлыкала. Прогибая облезлую спину, вытянула хвост, от удовольствия выпустила тупые когти. Она была настолько стара и худа, что, казалось, не в силах приподняться под рукой Ивана. В ее дряхлом, скрипучем голосе столько нежности, преданности, радости, которая бывает в любом сердце после долгой разлуки с самым дорогим другом.

Иван верил и не верил. Да, это была та самая любимая Мурка, с которой он играл, спал, прижав ее к груди под одеялом в далеком детстве. Тогда она была игривым котенком. Теперь вот… но как она смогла выжить? Прошло больше шестнадцати лет. Поверить в это трудно.

Спохватившись, Иван полез в карман, вытащил завернутую в тряпку картошку в мундирах, которую ему сунула бабушка Фекла. Поднес на ладони Мурке. Кошка попыталась ее откусить, но не смогла, настолько слабыми оказались ее челюсти. Он откусил картошку, разжевал ее зубами, опять подал кошке. Та съела немного, тяжело проглотила пищу и отвернулась в сторону: хватит. Закивала головой, закрыла глаза, стала засыпать. Иван еще какое-то время ласкал ее рукой, до тех пор, пока она не перестала мурлыкать.

– Ах, ты моя хорошая! Милая Мурка! Как же ты меня дождалась?! Сердешная… Горемыка. Ничего! Теперь мы с тобой будем вместе. Я заберу тебя с собой. Ты не будешь знать нужды на старости лет. Все будет хорошо!

Пора идти. Иван хотел сходить на кладбище, где похоронены все, кто умер до ссылки. Осторожно, чтобы не разбудить Мурку, он встал на ноги, пошел к лестнице. Бережно прижимая к себе кошку, хотел спуститься вниз, но вдруг почувствовал неладное. Посмотрев на свою любимицу, заметил, как обмякло ее тело, а голова сползла с руки.

– Мурка!.. Ты что это?! А ну, просыпайся!..

Не ответила кошка, не посмотрела на него слепыми глазами. Она была мертва.

Прижимая к груди еще теплое тело, Иван долго стоял, не смея сделать шаг. Сознание прожигала скорбная мысль: дождаться, чтобы умереть на руках. Как все может быть? Прожить долгие годы в одиночестве, полуголодая, без тепла и ласки вряд ли сможет какое-нибудь животное. Но это случилось на его глазах! От этого на душе у Ивана стало так тоскливо, что он не знал, что сейчас надо делать.

Наконец-то, собравшись с силами, шагнул на первую ступень лестницы.

На кухне все такая же разруха и грязь. Недавнее видение можно списать на глубокий сон, если бы не плотно закрытая дверь. Он точно помнил, что вход в избу не закрывал.

Ивана охватил страх. Кто и когда мог закрыть дверь, пока он находился наверху? Вспомнил про обожженные пальцы. На печи стоит старый чугунок, закрытый крышкой. Грязный, затянутый паутиной, холодный. В нем давно никто не варил наваристых щей.

Ему стоило больших усилий резкими толчками тела открыть плотно запахнутую дверь. Очутившись на крыльце, он долго смотрел по сторонам, пытаясь кого-то увидеть… Тишина и пустота. На заимку давно не ступала нога человека. Все же Иван чувствовал, что за ним кто-то наблюдает со стороны. Это ощущение, приобретенное им за годы жизни в тайге и на фронте, никогда не подводило. Прежде чем сделать один точный выстрел, приходилось просчитывать каждый шаг, чтобы самому не попасть в перекрестие оптического прицела немецкого стрелка. Так происходило несколько раз, когда он, выдвигаясь на точку, вдруг понимал, что туда нельзя, позиция рассекречена, его ждут и ловят момент для выстрела.

Однажды взятый в плен немецкий солдат признался, что среди них живет легенда о неуловимом русском снайпере, который чувствует наставленный на него ствол винтовки и видит полет пули. В его словах была доля правды. Непонятным ему самому предупреждением Иван ощущал на себе посторонние глаза, и это несколько раз спасало ему жизнь.

Так и сейчас. Он понимал, что на заимке не один. Тот, другой смотрел на него, не желая выказывать свое присутствие. Это настораживало, возникло чувство опасности. Обожженная рука… Захлопнутая дверь… Теперь кто-то наблюдает за ним. Что все это значит?!

– Кто здесь? Выходи! – несколько раз требовательно крикнул он, но все слова бесполезны.

Так и не дождавшись ответа, прижимая к себе кошку, Иван спустился с крыльца, пошел вдоль построек к семейному кладбищу. Искать скрывающегося незнакомца не хотел. Если будет надо, объявится сам.

Когда проходил мимо сеновала, нашел приставленную к стене лопату. Не старая, с отшлифованным руками человека черенком, испачканная свежей землей. Обрадовавшись находке, прихватил ее с собой: подправить могилки, да похоронить Мурку.

На мельниковском кладбище, на пригорке за бывшим прудом у густого леса – запустение. Густая, высокая трава затянула могильные холмики ему по грудь. Некоторые подгнившие кресты упали. Другие, более свежие, наклонились от времени. И только один кедровый крест, потемневший от непогоды и солнца, непоколебимо стоял среди других могил как славная память об усопшей. Иван прочитал вырезанную ножом женскими руками надпись: Мельникова Глафира Андреевна.

Он помнил, как хоронили Глафиру. Она умерла в тот день, когда угнали всех мужчин. Могилу для нее женщины копали сами. Кедровый крест стругала и скрепляла тетушка Анна.

Ивану понадобилось много времени вырвать траву и заново поставить все кресты у могильных холмиков. Двадцать четыре креста, в числе которых был и прабабушки Глафиры, последней, похороненной здесь представительницы их рода. Остальные там, на северах, на острове Тайна.

Рядом с могилой Глафиры выкопал ямку для Мурки. Верная кошка заслужила покоиться после смерти рядом с людьми.

Он торопился. Вечер набирал силу. Между гор сгущалась темнота. Пора было возвращаться.

Склонив в поклоне с редкой проседью голову, Иван мысленно простился с усопшими. Один раз за себя. Второй – за дядьку Константина. Потом, резко повернувшись, не оглядываясь, пошел прочь.

Возвращаясь своей дорогою, через заимку, он поставил лопату на место. Может быть, она кому-то пригодится, не зря же ее здесь оставили.

Перебравшись через ручей, неподалеку от кедра он остановился в последний раз, долго смотрел назад, на свою усадьбу. Старался запомнить расположение каждой постройки, еще целого, но покосившегося дома. Когда еще придется видеть родовое гнездо? Да и увидит ли он его вообще…