Владимир Топилин - Тропа бабьих слез

Могла ли Софья в те дни думать о постороннем, таинственном, интригующем, если смерть Григория была окутана более загадочными обстоятельствами? Гришку убили, Чигирька доказал это. Об этом говорили вещи в котомке: нож, лоток, две палочки с еловой бородой, окровавленная, простреленная пулей рубаха. Зачем ей какой-то камень, веревка да чистая тряпка? Не нужна Софье золотая статуя. Сознание ищет других объяснений. Она хочет узнать, кто убил Григория.

Софья понимает, что найти убийц любимого человека нелегко, как отыскать в тайге летом след росомахи. Да, нелегко… но возможно! Росомаха иногда оставляет отпечатки своих лап на песке, глине. Так и в этом случае, с Григорием, у них были какие-то улики. Они могли вывести на убийцу. Так или иначе, Софья надеялась, что это случится. Нет, в ней не было чувства мести. Она не желала зла или даже смерти человеку, сделавшему роковой выстрел. Софья хотела посмотреть в глаза тому, кто лишил ее счастья, узнать причину, почему он это сделал, задать один простой, и в то же время важный вопрос: «Тебе стало жить легче?!»

Постоянные мысли о случившемся, переживание безысходного, горький результат как точка отсчета не могли пройти бесследно. На третью ночь после того дня, как они нашли и похоронили Григория, ей приснился вещий сон. К той ночи они уже вернулись на заимку. Софья спала в своей комнате. События таежных походов утомили ее, последние ночи она плохо отдыхала. Как-то, добравшись после бани до постели, Софья успела положить голову на подушку, как вдруг увидела, что дверь распахнулась, и к ней в покои вошел Гришка. Это было так ясно и реально, что Софья не успела прикрыть изуродованную часть лица, как это было всегда, когда она видела людей. Немало удивившись его появлению, Софья приподняла голову: «Что с тобой случилось?» Гришка подошел к кровати, встал у ее ног, со спокойным лицом, не открывая холодных губ, ответил: «Тебе не понять!» «Тебя убили?» – спросила она. «Да», – так же спокойно сказал Григорий. «Как узнать, кто тебя убил?..» На ее вопрос Гришка тяжело вздохнул, покачал головой и не своим, чужим, каким-то отрешенным голосом проговорил: «Будет огонь!.. Будет прорубь!.. Будет камень!.. Будет пуля. И ты поймешь, кто меня убил». С этими словами Гришка повернулся, пошел к выходу. Софья потянулась за ним, но не смогла сдвинуться с места. «Возьми меня с собой!» – прошептала она немыми губами. «Тебе нельзя со мной идти!» – не поворачивая головы, удаляясь, ответил он. «Почему?» – закричала она от горя, понимая, что больше не увидит его. «Тебя ждет кровь!» – так же сухо сказал Гришка и ушел, закрыв за собой дверь.

Софья проснулась в страхе от представленной картины. За окном – ночь. Дверь на крючке. Она одна в комнате, за стеной храпит дед Лука. Переосмысливая сон, Софья стала быстро молиться, прогоняя от себя покойного. А в голове – искрами догорающего костра щелкали угольки пророческих слов: огонь, прорубь, камень, пуля. Но более всего Софье казались страшными последние слова Григория: «Тебя ждет кровь!» Это предначертание имело глубокую основу. Софье казалось, что он предсказал ей смерть. Это было ужасно.

Едва дождавшись утра, Софья дольше обычного молила на коленях заутреню. Мария Яковлевна с глубоким пониманием, переживанием отнеслась к поведению дочери: не каждому случается пережить в жизни подобное. Невезучая Софья, может, даже, сглаженная. Потому такая и несчастная. Сердце матери стонало от горя. Поднимая Софью с колен, Мария Яковлевна как-то старалась успокоить ее: на все воля Божья! Софья томилась в слезах, но о вещем сне, как это было всегда, ей не рассказала. Нельзя!..

После возвращения всех из тайги жизнь старательской заимки потекла своим руслом. Каждый занимался своим делом. Женщины хозяйствовали по дому. Фома Лукич пропадал на пасеке, с пчелами. Маркел готовился орешничать. Дед Лука контролировал всех, подсказывая и давая советы. Полковник Громов строил сказочные планы переворота.

О поведении полковника Громова стоит рассказать подробнее. Он видел поражение царской армии, чувствовал потерю власти. Это угнетало, давило на него суровой тяжестью безысходности. Стараясь как-то изменить ход событий, Громов понимал бесполезность своего стремления. Оставшись наедине с собой, без подчиненных, в глухой тайге, полковник терзался мыслью одиночества: некуда деваться!.. Новость о том, что Сергей ушел через границу один, не удивила его – он давно потерял над ним власть. Проживая вместе с ним в гостевом домике, он не раз ловил себя на мысли о скором противостоянии, которое могло закончиться очень плохо. Последнее время они не желали друг другу доброго утра, не пророчили приятного аппетита на обеде, разговаривали вынужденно, по надобности, и ложились спать с оружием под соломенной подушкой. В душе Громов был даже рад, что Сергея больше нет. Это давало ему некоторую свободу перед жителями староверческой заимки и полные права перед простыми солдатами из тайги.

Немало удивившись появлению трех изможденных, голодных, уставших воинов разбитой армии адмирала Колчака, полковник Громов тут же принял на себя законные полномочия старшего офицера. Как бы то ни было, трое солдат при исполнении служебных обязанностей – это некоторая сила, способная нанести какой-то урон Советам. У полковника возник план организации небольшого партизанского отряда, который будет вести скрытную борьбу с новой властью. Счастливая случайность встречи с солдатами окрыляла зачерствевшее сознание Громова будущими возможностями: «Пока вчетвером, а потом к нам присоединятся другие недовольные революцией… вероятно, со временем соберется полк… или подразделение, которым буду командовать я!.. Россия не забудет мои старания!» Воодушевившись радужными фантазиями, уже считая себя великим полководцем, Громов тут же приступил к своим обязанностям: приказал солдатам построиться, привести себя в порядок и выслушать первый приказ.

Однако на его громовой глас никто из солдат не обратил должного внимания. Солдаты не желали его слушать: хватит, навоевались! По старой привычке полковник решил наказать непослушных воинов. Размахивая револьвером, угрожая немедленным расстрелом, Громов пытался как-то восстановить справедливость беспрекословного подчинения. В слепой ярости он ударил Скобелева Ивана рукояткой пистолета. В результате все закончилось банальной дракой. Не обращая внимания на высокочтимые погоны старшего по званию, солдаты дружно надавали тумаков Громову, обезоружили, связали его по рукам и ногам, быстро предопределив дальнейшую судьбу: «Увезем его с собой… сдадим красным, все слабинка будет!»

Может, все так и было бы, если бы жители заимки не упросили мужиков отпустить Громова: «Пусть живет! Никому зла не сделал».