Яна Гецеу - Теория неожиданности, или Loveц ощущений

Ободренный такими мыслями, я толкнул тяжелую дверь с табличкой «Акцент — Видео». Эх, что я делаю, какого фига здесь толкусь? Не по мне это все, уже тоскую! Или это опять паскудная неуверенность в себе? Ну, Русый, а неожиданности? Если только! Но сердце жмется как–то не так. Нехорошо это все!

— Так вы, Станислав, сейчас на каком курсе?

Длинный субъект в сером костюме безукоризненно вежливо буравит меня взглядом инквизитора.

— На второй перешел.

Так это и есть ужасное «оно» — офисное собеседование? Ох, провалиться. Щас будет опыт работы. Жопа.

— Ага, понятно! — он опускает глаза, педантично протирает очки. Я нервничаю и мучаюсь. Снова надевает очки, бросает выразительный взгляд на меня, потом надолго утыкается в резюме. Господи, да что же это? Он же его уже раза три прочитал, какого же фига еще? Я его практически ненавижу. Как маленькому ребенку, хочется скривить рожу, покорчиться, обозвать его мудаком на худой конец. Ну что ж он тянет? Послал бы что–ли, чем так! Я читал об этом в газете «Баzар», что при собеседовании тебя будут изучать под микроскопом и намеренно тянуть время, испытывая на прочность нервы, но оказался к этому совершенно не готов! Меня мелко трясет изнутри, я чувствую себя будто в коровьих внутренностях, еще теплых, и мелко подрагивающих… Меня подташнивает от таких ассоциаций.

— Скажите, Станислав, — наконец отрывается субъект от проклятой бумажки, — а опыт работы у вас в подобной сфере, в креативе, имеется?

Я делаю вид, будто задумался, а сам сцепив под столом пальцы стараюсь как могу выползти из дохлого коровьего брюха, оно уже остывает, и такое скользкое! Он повторяет вопрос — только бы не облеваться!!

— Извините, я как–то… Можно воды?

Он терпеливо кивает. И откуда эта мерзость?

— Да знаете, я раньше больше физическим трудом зарабатывал.

Он с сомнением окидывает взглядом мои узкие плечи и тонкие руки — да, я художник и музыкант, но этим не разживешься на «косуху». И сколько бы я не ворочал тяжести — мышцы не растут и все! Я не знаю, может это наследственное, а может, я сын наркоманки — за что–то же был брошен Владе под дверь. Но он обойдется и без этих сведений, крыса офисная.

— Но я не боюсь совершенно любой работы, в том числе и творческой! — кажется, я что–то совсем не то сказанул. О, нет, опять эта корова! Говорить, говорить, или я облююсь, прямо на стол!

— Я имею несколько образований, в том числе творческих, я это указал в резюме!

Смотреть на листок, не думать о плохом!

— Я выполнил выпускную работу на «отлично» на курсах компьютерной графики. Я заканчивал курсы визажа в 2000 году, все лето проучился. Деньги на это зарабатывал сам. Но я еще несовершеннолетний, почти, и все было по договору.

— Но тогда мы… как вам объяснить?

Я поднял глаза — морда у него совершенно крысиная, я аж поморщился, почему сразу не заметил?

— Но мне через месяц исполнится 18, и соответственно, все права совершеннолетних… — что я хотел сказать? А вот Ведьме вообще 22 в сентябре, и ничего! Она мне этого не говорила, а я знаю, только что это понял! Я хочу к ней, я ненавижу эту крысу напротив. И мне противно здесь находиться. Не берите меня, я не буду работать в таком мерзком месте, где меня щупает взглядом крыса в сером костюме, а я мечтаю как минимум показать ему fuck!!

Я закипая ненавистью следил за его мелкими аккуратными движениями гадливого животного — вот оно набрало номер, сняло трубку и пискнуло туда:

— Альфия Мугалимовна, зайдите пожалуйста!

Надо же, какая разумная крыса! Я повернул голову — в нору вползло такое же серое офисное «что–то» женского рода. Оно дрессированно изображало вежливую улыбку. Потешаясь, я поздоровался с ним. Оно уселось в кресло и оглядело меня маленькими красным глазками, шурша хвостом выслушало крысака, склонив набок ушастую серую голову. Боже мой, какого… какого? — я здесь? Почему?! Я — и крысы!

— Послушайте, молодой человек, мы — серьезная фирма, и предлагаем своим сотрудникам приличную заработную плату. Это первое. Да к тому же — полный социальный пакет! — оно отложило в сторону резюме, сложило когтистые лапки на столе перед собой, а меня захлестнула ненависть с головой — да она меня просто насилует, топчет! Я молчал, чувствуя, что ненадолго. Что еще?

— А у вас просто… как сказать?

— Как есть, пожалуйста! — перебил я. Вот сейчас, еще немного!

— У вас, при всем вашем богатом послужном списке и обширном резюме просто недостаточен творческий опыт! Но — где гарантии, что вы оправдаете свое место, если мы вам его предоставим?

— Да, ведь фирма не может так рисковать, поймите! — вклинился этот крысак, и я сломался:

— А вам я хотел бы сказать — если это можно, конечно, — что вы просто отъявленный серый крысак! — начал, кладя ноги на стол, и чувствуя потрясающую, просто раздирающую свободу!

— Что? — поперхнулся он, а она вытаращила глазки и застыла.

— А ты, тварь, ты омерзительна! Что, думаешь, мне приятно тебя оскорблять? Нет, я не ты, и мне гадки, гадки и омерзительны чужие унижения!!! — уже орал я. Не выдержав, я вскочил. — And i`m so happy, что могу сейчас сказать тебе, и тебе, урод ты офисный, что ты крыса! КРЫСА!!! Вы оба крысы. Я ненавижу, я презираю вас, ну, не блюйте же на меня, мне это гадко! И мне мерзко, противно, противно орать на вас!!!!

Свобода расправила больно затекшие крылья, и, закричав от раздирающего счастья, рванула вперед! Рванул и я — она же улетит без меня! Улетит!

— Что лупишься, да пошел ты в жопу! — сказал я совсем спокойно. Повернулся, чтобы уйти — и натолкнулся в двери на дюжего медведя–охранника.

— Да отойди ты, — и неожиданно легко отпихнув его, сбежал вниз по лестнице. Эта шкура в форме — за мной. Я снова вскипел, взбежал обратно на три ступеньки вверх, и, оттолкнувшись со всех злых сил, въехал тяжелыми ботинками в длинное узкое окно. Оно разлетелось без проблем — сам оковывал носки берцев, забивая гвозди. И я вылетел вслед за осколками — пропадать, так пропадать! Я ведь теперь сумасшедший, для меня все возможно — вот я и вишу в воздухе на уровне третьего этажа, а не растекаюсь мозгами и кишками по асфальту. А охранник таращит тупую квадратную рожу в пасти разбитого стекла. Я усмехнулся, сложил руки на груди и полетел вперед. Но что–то мне мешало, было не так. Я прислушался к себе, и пронял — руки сложены на груди, вот что! Раскинул их — и чуть не въехал правой ладонью в красную кирпичную стену дома. Взлетел повыше, нам уровень крыш. Ну вот, теперь лучше! Воздух обращается ветром, шуршит по косухе, замочки ласково позванивают. Я успокаиваюсь и опускаюсь чуть ниже. Здесь улица шире. Неплохо бы расстегнуть куртку, но я боюсь, что потом не полечу снова. Снова? Да какой там снова, я ведь лечу! Я лечу сейчас!