Сергей Дигол - Отпечатки на следах [СИ]

Да–да, приметы.

Футболист, выходя на поле, крестится или, что более естественно для язычника, ступает на газон обязательно какой–то одной из своих двух ног, обязательно той, которая по его допотопным представлениям, имеет космическую связь с языческим богом футбола, которому — ему и только ему — принадлежит привилегия направлять ноги футболиста в интересах команды.

Возможно, мое заявление кому–то покажется обобщением и некоторые (конечно, коллеги) воскликнут: что за ерунда, с нами ничего подобного не происходит, говори, парень, за себя!

Что ж, скажу за себя. Правда, тем, кто якобы не испытывает терзаний суеверия, не поверю, а если и поверю, то скажу: вы, господа, не любите свою работу! Не может сыщик игнорировать приметы, они окружают его повсюду.

Более того, частный детектив видит приметы во всем, и прежде всего — в объектах своего наблюдения.

Итак, приметы.

Хотелось бы, конечно, заранее знать, стоит ли браться за дело или нет, по одному лишь взгляду на физиономию клиента. Увы, правды в такой процедуре немного: однажды я попал в неприятнейший переплет из–за невиннейшей на первый взгляд заказчицы, оказавшейся совершенно неуправляемой истеричкой. Решать, взяться за заказ или ответить отказом — функция вашей собственной интуиции, и это, кстати, тоже примета. В том смысле, что если у частного детектива интуиции нет, с профессией пора завязывать. Беспроигрышная, кстати, примета.

Но коль скоро заказ принят, частный детектив обязан не только прислушиваться к голосу интуиции, но и присматриваться к окружающему его миру, выглядывая в нем предвестников удачи и, главное, верные признаки поражений.

Когда меня попросили отправиться в Кишинев, я сразу понял — это примета. Даже несколько примет. В прошлый раз, когда заказ предполагал работу за пределами страны — а именно, в Литве — подобная, так сказать, командировка стала верной приметой хорошего гонорара и запутанного задания. Мне пришлось наблюдать за шестидесятисемилетней женщиной, изменявшей нанявшему меня сорокалетнему супругу с восемнадцатилетним студентом.

Предстоявшая мне поездка в Кишинев стала отличной возможностью не столько закрепить или опровергнуть приметы, наработанные во время поездки в Литву, сколько, раз уж мне пришло на ум описать природу и последствия примет в жизни частного детектива, использовать данное задание в качестве, так сказать, практического эксперимента по изучению теории суеверий.

В том, что примета с хорошим гонораром найдет подтверждение, можно было не сомневаться (принципиальности в этом вопросе мне не занимать), да и на запутанность задания можно было смело рассчитывать. Ведь меня ожидала операция контрнаблюдения — для непосвященных, так уж и быть, расшифрую. Контрнаблюдение предполагает наблюдение за субъектом наблюдения. Что, не стало яснее? В общем, это слежка за другим детективом, который уже за кем–то следит. Заказчиком контраблюдения как правило выступает объект первого наблюдения, заподозривший неладное и желающий выяснить, по чьему заказу ему «сели на хвост».

Контрнаблюдение предполагает высший пилотаж — ведь работать приходится против такого же профессионала, и отказать себе в подобном удовольствии я, разумеется, не мог.

Я люблю свою профессию и у меня есть свои приметы. Вернее, они представляют собой какой–то постоянно меняющийся список, большинство пунктов которого не доживают до следующего дела, но есть и такие, которые будут в нем всегда.

И первый из них — дорога. Путь. Не в каком–нибудь эзотерическом смысле, вроде пути самурая и прочей восточной экзотики, а в самом упрощенном и потому верном смысле. «Присядем на дорожку» — это ведь не случайно, хотя по ней, по дорожке, лучше все же идти или даже ехать, чем беззаботно рассаживаться — могут и задавить

Вылетая в Кишинев, я насторожился еще в Домодедове. Уж слишком смутным выглядело начало пути, можно сказать, сразу за калиткой дома расстилался сплошной туман. Родной московский аэропорт напомнил мне провинциальный трактир после полуночи. Только представьте себе: на посадке меня окружило человек двадцать дурно пахнущих и изрядно выпивших мужиков и, конечно, у всех у них были билеты на кишиневский рейс. Я, конечно, надеялся, что пронесет, но — увы. Мужичок, который стоял за мной на регистрации и все возмущался, что ему не доплатили на стройке, в самолете, разумеется, сел рядом со мной. То, что мне досталось место у иллюминатора, не спасло — проветрить салон я не мог, чтобы хоть не надолго позабыть о гастарбайтере, ежесекундно напоминавшем о себе целым букетом запахов.

С чего я взял, что он гастарбайтер? С того, что ему недоплатили на стройке, с чего же еще? Кажется, именно этим немецким словом принято у нас в России называть пашущих за копейки иностранцев. Кстати, о немецком языке, разве гастарбайтер — не продукт геноцида? Двойного, между прочим — со стороны родины и принимающей стороны.

И это, между прочим, тоже примета. Нашего странного времени.

Но вернемся в салон самолета Airbus‑320, рейс Москва — Кишинев. И к приметам частного сыщика.

Вот, к примеру, к чему на борту самолета два десятка выпивших гастарбайтеров? Догадаться нетрудно: помимо малоприятных запахов в салоне, от которых, кроме системы вентиляции, полагаю, не спасла бы и полная разгерметизация самолета; к непривычной суматохе и к нервным стюардессам, к ужасу остальных пассажиров и к скорейшему ожиданию посадки, которую не способен заглушить даже страх в ожидании этой самой посадки. К счастью, мой гастарбайтер — тот самый, что достался мне в соседи, быстро отключился: спасибо стюардессам, разносившим уже через полчаса после взлета еду и, кстати, вино, хлопнув два бокала которого, мой сосед громко захрапел, но у меня и мысли не возникло толкать его в бок.

В аэропорту Кишинева меня никто не встречал. Нет–нет, это не примета местного негостеприимства, ничего подобного. Если это и примета, то лишь моей предусмотрительности и, более обще, профессионализма, да простят меня за некоторое бахвальство. Никаких встреч в аэропорту, никаких, боже упаси, людей с табличками — все это были мои требования.

Я быстро вышел в зал ожидания, как будто бывал здесь сотню раз и взял первого же подвернувшегося таксиста. Номер на мое имя был зарезервирован заранее и поэтому я произнес лишь название гостиницы — «Лео Гранд».

Кстати, по пути из аэропорта я собирался поразмышлять, какие приметы мне сулит отель с таким названием, но совершенно неожиданно открыл для себя новую примету, еще более усугубившую мое впечатление о дороге как о примете.