Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон

— Ну что же ты!.. — с усилием выдохнула она, вовь подавшись попой навстречу его лобку. — Я хочу тебя, ты слышишь? Хочу… хочу…

Новая мысль заставила Доку покривиться от довольной усмешки, он опустил руку вниз, зажав яички в ладони, подержал их в таком состоянии несколько секунд, ощущая, как успокаивается в них взбесившаяся сперма, как костенеет член без подпитки, вновь готовый поработать по полной нагрузке. Затем он продвинул головку по влагалищу до кипящей раскаленной лавой шейки матки и прильнул бедрами к мягким, словно пуховая подушка, ягодицам партнерши. Она охнула, просела вниз, не переставая совершать челночные движения всем корпусом, не замечая, что дружок почти оседлал ее. И сорвалась по стене, на которую опиралась, на несколько сантиметров вниз, один раз, потом второй, и замерла в неудобном положении, сотрясаемая с ног до головы ядреной дрожью, с долгим мучительным стоном выплескивая наружу плотный сгусток энергии. Он, этот сгусток, растекся по ее ляжкам, перекинулся на его ноги и промежность с половыми органами посередине. Он подействовал как те невидимые «хотенчики», которые облепляют всунутый во влагалище палец и принимаются его щекотать, вызывая приятные чувства. Он воспламенил успокоившийся было внутри Доки пожар страстей, принудив теперь его самого задохнуться от могучей волны сладострастия. Он едва успел переступить с ноги на ногу и вцепиться в ее бедра покрепче, чтобы не опрокинуться навзничь. И забился в точно таких–же конвульсиях, как его партнерша минуту назад, стараясь протолкнуть член поглубже, чтобы донести сперму до места предназначения. По телу побежали обильные ручьи пота, вынося на поверхность вместе с хмелем застоявшийся сумрак житейских неурядиц, делая плоть легкой и воздушной, словно наполненной прохладным, но уже весенним, воздухом.

Так они и стояли, приклеившись друг к другу, пока ребенок в кроватке не надумал повернуться на второй бочок. Молодая женщина с тихим стоном разогнулась, невольно выталкивая из влагалища успевший привять член своего партнера вместе со скопившимся там воздухом. Но неприятные звуки не произвели негативного впечатления, Дока с подружкой лишь смущенно улыбнулись, снова падая в усталые объятия. За неплотно зашторенным окном раскачивалась полоска света от одинокого уличного фонаря, а больше в этом мире не двигалось ничего, на чем можно было бы акцентировать внимание. Да им ничего было и не надо, они испытывали одинаковое после полового сношения телесное опустошение, не обязывающее их ни к чему. И когда зазвучал ее успевший приручиться воркующий голос, он лишь напряг слух, сам оставаясь неподвижным:

— Давай перейдем на кровать, — с растяжкой сказала она. — Мне кажется, что я сейчас сложусь в груду металлолома, как механическая кукла.

— Кто–то говорил, что первым отрублюсь я, — разлепив непослушные губы, напомнил он.

Женщина не ответила, лишь попыталась усмехнуться, сбросив руки с его плеч, передвинула ноги по направлению к постели. И рухнула на нее, издавшую домашний скрип, не покосившись на детскую кроватку, но предлагая Доке последовать ее примеру. Он так и поступил, не удосужившись поднять с пола и повесить на спинку стула свою одежду. Привалившись к ее боку, без перехода ухнул в пучину без сновидений, не успев осознать по настоящему, как хорошо заниматься любовью в деревенских условиях, когда никто не мешает и не слышно скрипа даже одинокого за окном фонаря.

Утром Дока проснулся от того, что успевшая одеться хозяйка квартиры оттягивала тоже облаченную в костюмчик девочку от кровати, на которой он спал. Но той страсть как хотелось потрогать дядю за выпавшую из–под одеяла его руку, ее пугала его неподвижность, к тому же он нисколько не походил на родного отца. Женщина настойчивым шепотом предлагала дочке прогуляться по улице, на которой ее дожидался вчерашний щенок:

— Если он убежит в свой домик, больше ты его не увидишь, — убеждала она.

— Увижу, его мама все равно выведет его погулять, — не соглашалась девочка и снова тыкала пальчиком в Доку. — А кто это и как этот дядя пришел в нашу спальню?

— Разве эти складки похожи на дядю? Ты еще не проснулась и тебе все мерещится…

По комнате разливался сероватый свет начинающегося дня, предметы все еще имели неясные очертания и слова женщины были недалеки от истины. Чтобы правдоподобнее походить на мираж, Дока затаил дыхание, он понимал, что ребенок может поделиться информацией с кем либо из жильцов дома, чем навлечет на свою маму ненужные подозрения. Тем более, что ночью уже приходила напрягшаяся от их возни соседка.

— Я еще сплю? — по детски наивно переспросила девочка.

— Ну конечно, ты же не захотела смыть сон водичкой, — выводя ее из комнаты, спокойно уверяла женщина.

— Водичка очень холодная.

— Зато ты бы проснулась и тебе ничего бы не казалось.

У выхода из спальни она пропустила дочь в коридор, обернулась через плечо и сдавленным голосом прояснила ситуацию:

— Я тебя закрою, вернусь лишь поздним вечером, днем вряд ли ты выскочишь незамеченным, — она помолчала. — Если захочешь в туалет, возьми старое ведро и сходи в него — удобства у нас во дворе.

— А дочка? — приподнялся он с постели, он хотел сказать, что оставлять ее вчерашней ночной гостье не стоит, потому что она ей все расскажет.

— Заберу с собой в магазин…

Весь день Дока пролежал на кровати, вставая только за тем, чтобы покушать и справить нужду в оставленное в коридоре ведро. Скоро вонь от сдобренных самогонным перегаром испражнений растеклась по всей двухкомнатной квартире, как ни старался он залить их водой и забросать бумажками, послесвадебные отходы все равно источали непередаваемый запах. Он с внутренним дискомфортом ожидал возвращения хозяйки квартиры с дочерью домой и был уверен, что после таких наворотов она не станет удерживать его возле себя ни минуты. Как назло, прохватил понос, бегать на ведро пришлось через каждые полчаса, скоро посудина заполнилась наполовину и вонь стала невыносимой. Несколько раз он порывался открыть створку окна и выплеснуть содержимое злополучного ведра на улицу, и каждый раз под окнами кто–то проходил, а на просторном дворе не прекращалась ребячья возня. Около одиннадцати дня вдоль станции проволокся грузовой состав, вчера ставший орудием славной аферы с якобы отчаливанием Доки в Краснодар, а часов в пять вечера по рельсам простучал тот самый пассажирский поезд, на котором он приехал на этот заброшенный в середину кубанской степи полустанок. Наступила тишина до самых ночных перебранок чугунных колес со стальными нитками рельсов тормозившего здесь лишь по просьбам колхозников еще одного пассажирского поезда, но на него места бронировали лишь по прихоти местных заправил или по закону лукавой женской улыбки, для которой даже небесные врата не являлись запретом. На Доку напала хандра, теперь он готов был рвать отсюда когти хоть сию секунду, видимо чувство стыда у него, в отличие от остальных чувств, не имело привычки притупляться. С ним или рождались, или его не было вообще. И когда в замке загремел ключ, он накинул на себя пальто и приготовился уходить, твердо решив вернуться сначала на хутор и догулять свадьбу, а после сразу уехать домой. Но вошедшая женщина быстро затолкала его в подобие платяного шкафа у входа в горницу и тем же утренним шепотом приказала: