Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь

— Теперь бы домой без приключений добраться, — вытирая платком потные лицо и шею, устало сказал Аркаша.

Я было по привычке смахнул заливавшие глаза соленые капли рукавом рубашки. Покосившись на коллегу, тоже вытащил из заднего кармана брюк носовой платок. Негоже потомку русских интеллигентов уподобляться холопу в присутствии какого–то еврея. Умеет же это чертово племя подчеркнуть наше российское бескультурье.

— Прорвемся, — бодро обнадежил я.

— Тебе легче, твой дом второй от освещенного проспекта. А мне по закоулкам добираться вглубь поселка. Кстати, не могли придумать название посолиднее. Северный поселок, Северный жилой массив, Западный. Мы, получается, северцы, северяне? В Америке Брайтон — Бич, Гарлем. И все ясно.

— Северосельмашевцы, — грубо пошутил я и добавил. — Проводить?

— Не надо. Надеюсь, последнюю лампочку на уличном фонаре еще не выкрутили. Хорошо, столбы бетонные, гладкие, по деревянному давно бы вскарабкались. В твоем подъезде свет горит?

— Почти каждую неделю приходится вкручивать новую. Забодали, крысятники. Раньше пацанва била, не так жалко.

— На утро как, настроился? Или держишь в заначке пару бутылок с любимым «Амаретто»?

— Абрикосовые косточки до сих пор в горле стоят, — чертыхнулся я. — А вот «Наполеончик», особенно из первых зарубежных поставок, вещь. Тепло по жилам похлеще чем от водки. И голова по утрам не болит.

— Ты это брось, водочка. Закончим, тогда на пару деньков можно будет и расслабиться. Не нажираться, а в меру, как белые люди.

— Э-э, дорогой, белыми людьми мы перестали ощущать себя еще с семнадцатого года. Пример, понимаешь ли, брать стало не с кого.

Мы расстались возле угла моего дома. Оглянувшись по сторонам, Аркаша заторопился в проход между старыми кирпичными коробками. Постояв немного для успокоения совести, я тоже завернул в проссатый кошками подъезд. Недавно лично вкрученная под лестничным пролетом лампочка исчезла. Интересно, как они до нее дотягиваются, неужели приносят с собой стул!

Особых новостей по телевизору не было. Обычные разборки между государственными мужами с выплеснутыми друг на друга ведрами помоев. Недавно приобретенный воронежский «ВЭЛЗ» показывал как японский «АКА 1». Сказалось совместное производство. Хорошо хоть заграница помогает местным работягам — неумехам с руками в заднице подтянуться до определенного уровня профессионализма. Иначе как ботинки ростовской обувной фабрики с отлетающими на второй день подошвами, и месяца бы не продержался. Дальнейшая программа особого удовольствия не доставила, обычный американский боевик. Пересчитав деньги, я удовлетворенно хмыкнул. Навар приличный. С тоской посмотрел на журнальный столик, на котором когда–то красовался надежный магнитофон «Тошиба». Больше заниматься осмотром квартиры не стоило, иначе пришлось бы хвататься за голову как в том анекдоте, когда в роддом примчался супруг рожающей жены: «Родила — Кого? — Мальчика. — Какое счастье. А вес? — Четыре пятьсот. — Прекрасно. А рост? — Пятьдесят шесть сантиметров. — Богатырь, весь в меня. Я просто таю. — Простите, есть одно «но». — Какое? — Ребенок негритенок. — О е…» Поэтому я сложил часть денег в сумку, остальные припрятал в шифоньер и завалился спать. На часах было одиннадцать вечера. Перед тем, как погрузиться в глубокий сон усталого человека, подумал, что надо бы напомнить о себе дочери. В последние дни ни она, ни Людмила не звонили. Значит, пока у них все нормально, а это главное.

В семь часов утра я был уже на базаре. Несмотря на непривычно раннее время прихода, показалось, что пришел к шапочному разбору. Вся наша бригада равномерно растянулась по участку от главного входа в рынок до дверей хоозяйственного филиала. От основных ворот до рыбного магазина занимали русские, дальше банковали цыгане во главе со старым дядей Данко и его родным братом. Впрочем, все они состояли в родстве друг с другом. Сам Данко работал вместе с нами. В руках у ребят уже были приличные пакеты ваучеров. Влившись в плотные ряды, я не мог понять, откуда они их взяли. И только позже дошло, что напуганные падением курса ваучера, последним днем приватизации, ростовчане захватывали чеки с собой, чтобы успеть сдать до начала рабочего дня на производстве. Итак, ребята уже затарились, им оставалось ждать купцов, а мне необходимо было поднапрячься. Чеки, все до одного, я слил еще вчера.

— По сколько набирали? — задал я Скрипке привычный вопрос, с которого начинают рабочий день подошедшие позже ваучеристы.

— По десять, — развел руками армянин. — По пять никто не отдавал. Да тут разве цену собьешь. Я было заикнулся по пятерке, а Сникерс уже согласен брать по восемь, Серж — по десять. В центре базара и все пятнадцать, видно, лупят, потому что обратно ни один клиент еще не вернулся.

— Наверное, снова Пиджак с бригадой банкуют. Вчера вечером они попытались показать нам зубы. Надо разогнать.

— Да ты что! Никогда такого не было, — воззрился на меня Скрипка. — Нет, они приходят не раньше девяти.

— Тогда предупредил базарных, что будет брать по вчерашней вечерней цене. Вот они и ломят.

В это время подошел первый клиент и я переключил внимание на него. Сначала рослый, грязновато одетый парень предложил старинные фолианты: Библию в кожаном переплете, «Царя Соломона» о гаданиях, предсказаниях судьбы, колдовстве и прочем. Это была стоящая книга, редкая, ценная. Но на титульном и других листах стояли библиотечные печати. Та же история повторилась с «Жизнью животных» Альфреда Брэма 1915 года выпуска. В Библии не хватало листов. Получив отказ, парень вытащил два кляссера с марками. Наборы начинались со Сталина, Гитлера, Мао Цзедуна, затем шли коллекции паровозов, автомобилей, красочные цветов, бабочек, одежды.

— Двадцать тысяч, — определил я цену.

— За один? — поднял глаза парень.

— За оба. Марки серийные, у любого коллекционера вагон и маленькая тележка.

— А Гитлер?

— Тем более. При том, гашеный. Во время войны немцы бросали письма мешками. А бабочки они и есть бабочки. В каждом ларьке.

— Я думал…

— Думать никогда не вредно, — резко перебил я, заметив красивую девушку, остановившуюся чуть в сторонке. — Больше ничего?

— Два ваучера.

— По десять тысяч. Итого сорок, согласен?

Парень махнул рукой. Рассчитавшись, я поманил пальцем девушку. На ней были джинсы, подчеркивающие стройность фигурки, на ногах красные туфельки на высоком каблуке, с белой кофточки на уровне сосков стоящих торчком грудей свисали вниз два завязанных бантиками черных шнурочка. Когда она подошла, в голове промелькнула мысль, что такую порномодель неприлично подзывать пальцем. Попытался исправить ошибку: