Владимир Пронский - Стяжатели

— Ты в какой больнице, как чувствуешь себя?

Но Лада, вместо ответа, сама строго спросила:

— А ты где?

— В Москве, пока на вокзале, так как не знаю, где тебя искать.

— Ты так и не ездил к Вере Павловне?! Ну и зря. А нахожусь я в больнице около метро «Волжская»!

— Как себя чувствуешь? Что привезти?

— Пока жива. — через силу усмехнулась она. — У меня сломана ключица. Врач сказал, что легко отделалась, хотя шевелиться почти не могу и дышу трудновато. Скоро мама приедет, но и ты тоже приезжай. Не бойся ее. Она — не отец, к тебе хорошо относится. Только учти, что до обхода врачей никого не пускают. Так что у тебя есть время спокойно доехать. И еще: прости меня, не обижайся, что всё так получилось!

— Да ты что, Ладушка! — Шишкин чуть не прослезился. — Как я могу?! Это ты уж не ругай меня!

— Очень сильно ругаю и еще сильнее хочу увидеть. Так что приезжай, жду!

Лада продиктовала номер корпуса, этаж, номер палаты. Попросив у кого–то авторучку, Шишкин записал данные на ладони. Через час он был у метро «Волжская».

Когда остановился перед нужной палатой, то осторожно постучался, и, услышав чей–то возглас «Войдите!», приоткрыл дверь. Ладу он увидел сразу: смотрит на него из–за плеча матери, умостившейся у нее в ногах, и осторожно машет ладошкой, возвышаясь на двух подушках.

Шишкин поздоровался со всеми женщинами, находившимися в палате, поцеловал Ладу, кивнул Ольге Сергеевне, оказавшейся у дочери раньше его, присел на стул рядом с Ладой и достал из пакета розы. Чувствуя неловкость положения, Ольга Сергеевна, внимательно посмотрев на Шишкина, сказала:

— Вы поговорите, а я пока цветами займусь. Надо вазу найти.

Как только она вышла, Лада спросила, потянувшись ладошкой к его руке:

— Быстро отыскал?

— Сразу почти. Как чувствуешь–то себя?!

— Как видишь! Была цветущей девушкой, а превратилась в старушку–инвалида — пошевелиться не могу! И это, говорят, надолго. Ключица плохо срастается.

Перед Новым годом Ладу перевезли в Княжск. С Шишкиным она пока не виделась, зато подолгу разговаривала с ним по телефону. Но однажды он опять пропал, а она не знала, что ему было не до нее, когда в одну из новогодних ночей в Княжске случился пожар — сгорел последний в городе барак, и четыре семьи оказались без жилья. Всё произошло так стремительно, так неожиданно для жильцов барака, что никто из них опомниться не успел. Единственное, что всех утешало, — это то, что никто не пострадал, даже семидесятилетний одноногий инвалид, потому что всех жильцов успели предупредить о пожаре.

Среди них был и Шишкин. Он отчетливо помнил стук в дверь, потом повторный. И крики: «Пожар, пожар!» Николай сперва не поверил, но когда почувствовал запах дыма, то, едва одевшись, выскочил в коридор и только оттуда увидел освещенную огнем улицу. Оделся, судорожно собрал документы и начал выносить то, что можно было вынести: сперва выхватил одежду из шкафа, телевизор, а потом начал хватать всё, что попадало под руку. Вскоре появились какие–то люди, начали помогать, но от них на узком лестничном пролете лишь образовалась толчея. К тому же с каждой минутой огонь свирепел, подбирался к жилой половине барака.

Вскоре наступил такой момент, когда уж к бараку было не подступиться, да и подъехавшие пожарные с милиционерами начали отгонять жильцов от полыхавших стен и крыши, стрелявшей разлетавшимися кусками шифера. Жильцам ничего не оставалось, как наблюдать с ворохов спасенных пожитков за огнем, на глазах уничтожавшем жилье. Плакали ребятишки, жившие на первом этаже и теперь укутанные одеялами, сморкался старик–инвалид, а у Шишкина душа словно окаменела; в этот момент он еще не понимал, что с ним случилось, быть может, самая большая неприятность в жизни, не считая, конечно, недавней смерти матери.

Когда барак почти сгорел, подъехал Лаврик и мэр города Афанасьев. Ефим Константинович поговорил с пожарными, милиционерами, потом обратил внимание на женщину, буквально цеплявшуюся за рукав и, словно заученно, повторявшую:

— А как же мы? Что теперь будет с моими детьми? Где нам теперь жить?!

— Не волнуйтесь, гражданка! Город не бросит в беде! — обнадежил Лаврик и указал на стоявшего рядом крупного Афанасьева, как на высокое дерево. — Виктор Михайлович уже отдал распоряжение. Сейчас за вами придет автобус, всех погорельцев разместят в гостинице. Вам только нужно взять с собой документы, ценные вещи и одежду. Всё остальное, что уцелело от пожара, примут по описи и временно разместят на складе администрации под охраной. Так что за имущество не беспокойтесь. И вопрос с жильем мы постараемся уладить в ближайшие дни. Правильно я говорю? — спросил Лаврик у Афанасьева.

— Всё так и есть! — подтвердил тот.

Вскоре прибыла «Газель», погорельцы, обозначив свои пожитки, расселись в салоне и поехали в гостиницу. Двум семьям дали по отдельному номеру, а Шишкина поселили вместе с пенсионером–инвалидом. Тот и прежде–то был нелюдимым, а сейчас и вовсе насупился, умостился на кровати и отвернулся к стене.

Шишкин вышел в коридор, чтобы поговорить с друзьями по несчастью, но ничего конкретного для себя не узнал, потому что пожилая супружеская чета, которых он с детства называл дядя Володя и тетя Валя, сами не знали, что их ждет. Только многодетная мать, тридцатилетняя Аня была твердо уверена, что ее не бросят в беде.

— Пусть только попробуют! — заочно пугала она местных чиновников, расхаживая по вестибюлю гостиницы в искусственной, давно свалявшей шубе и выглядывавшей из–под нее ночной рубашке. — Сразу же поеду в Москву на прием к президенту! Всех четверых своих детей повезу и в Кремле ему оставлю, если попробует отказать! Пусть тогда сам воспитывает! Свою угрозу она повторяла несколько раз, и, в конце концов, о ней узнали не только работники гостиницы, но и постояльцы.

Узнали и в администрации. Поэтому собрались на совещание у Самохвалова. Выслушав и Лаврика, и перепуганную начальницу ЖКО, которая вела себя так, словно была лично виновата в пожаре, Антон Тимофеевич сказал жестко и властно, сразу обозначив реалии:

— Вы, очевидно, знаете — обязаны знать! — что в стране действует Федеральный закон № 131, касающийся, в том числе, и коммунального хозяйства. Исходя из него, нам и следует принимать решения. При пожаре потеряли жилье четыре семьи, в общей сложности девять человек. Причем три семьи занимали жилплощадь по социальному найму, а одна семья на правах частной собственности. Поэтому первые три семьи мы обязаны обеспечить жильем, а перед четвертой обязательств не имеем. К тому же нас и совесть мучить не будет, так как четвертая семья состоит из одного человека — молодого трудоспособного мужчины. Да, кстати, как его фамилия, где он работает? — спросил Самохвалов, будто ничего не знал о Шишкине, и взглянул на Лаврика.